Курс русской литературы от Кропоткина Петра Алексеевича, гл.1-3.http://zt1.narod.ru/doc/kontekst-Nekrasov-Muratova-Lingard-i-Gertruda.doc
Повтор (с модификацией) из давнего.
Некрасов, Муратова, Павел Ольховский, Антон Макаренко, Лингард и Гертруда.
ZT (Зиновий Тененбойм). Социальная контекстность (контекстуальность) "мощи читательского / зрительского отзвука" конкретных произведений искусств. read more

ZT. Помимо примерно трёхсот файлов на http://zt1.narod.ru/ у меня есть и их как бы дайджест (ЖЖ) http://zt1.narod.ru/zt-LJ.htm. Будет "освежаться". С сентября 2009-го стал сюда добавлять и
нечто важно-насыщенное
Не
из (не из) http://ztnen.livejournal.com

Мой былой ЖЖ ztnen заморожен (удален). 01.02.2012 создал новый ЖЖ-аккаунт : http://ztmak.livejournal.com Об А.С. Макаренко и близкому к этой теме .. Будет пополняться.

Гётц Хиллиг (HILLIG Goetz). - Проект по созданию полного собрания сочинений А.С. Макаренко на профессиональном компакт-диске http://zt1.narod.ru/hillig-3.htm.

На любом поприще и в любой профессии никуда не годен работник, если он без царя в голове.На данное время в педагогике и в любой социальной сфере никуда не годен работник и/или литератор, если он без А.С. Макаренко в голове, см. прежде всего http://ztnen.livejournal.com.

Мой былой ЖЖ ztnen заморожен (удален). 01.02.2012 создал новый ЖЖ-аккаунт : http://ztmak.livejournal.com Об А.С. Макаренко и близкому к этой теме .. Будет пополняться.

Советую: http://zt1.narod.ru/doc/Vancaev-Musa.doc.

С одного ЖЖ. - Зиновий ничего так пишет. Что ни пост - кладезь (обойдемся без уточнения чего). Если бы я еще могла его [ http://ztnen.livejournal.com ]

Мой былой ЖЖ ztnen заморожен (удален). 01.02.2012 создал новый ЖЖ-аккаунт : http://ztmak.livejournal.com Об А.С. Макаренко и близкому к этой теме .. Будет пополняться.

читать, а то ж невозможно. Вешает браузеры. ZT. Mozilla Firefox не вешает.

Некий 30-летний поэт Вася Пупкин как-то после дождичка в четверг авторски сочинил стихотворение о любви. На века и тысячелетия вперед. Закрыл тему.Некий 30-летний бродячий проповедник Иисус Христос тоже как-то после дождичка в четверг авторски сочинил этическую систему, содержащую, по его мнению, все необходимое и достаточное на любые и всяческие социально-экономические обстоятельства. На века и тысячелетия вперед. Закрыл тему.
Продолжение читайте в файле : А.С. Макаренко и термины Аномия и Beruf http://zt1.narod.ru/17-10-06.htm.

Важно- всё- предваряющий файл http://zt1.narod.ru/5-punktv.htm - ZT-разбор пяти главных настояний А.С. Макаренко.

Петр Алексеевич Кропоткин. Русская литература. Идеал и действительность. Курс лекций. - М., “Век книги”, 2003. 320 с.

Князь Петр Алексеевич Кропоткин [1842-1921] был не только революционером, анархистом, но и талантливым лектором, тонким знатоком русской литературы. Его лекции изложены так увлекательно, что и сегодня читаются с захватывающим интересом.

Данный курс предназначен учащимся средних школ, гимназий, абитуриентам, студентам высших учебных заведений и всем, кто интересуется русской литературой.

Из “Содержание”: / Предисловие к первому английскому изданию. / Глава 1-я / Введение: русский язык. / Ранняя народная литература: Сказки. Песни. Былины. / “Слово о полку Игореве”. / Летописи. / Средневековая литература. / Церковный раскол. Автобиография Аввакума. / XVIII век. / Времена Екатерины II. / Масоны: первые проявления политической мысли. / Первые годы XIX столетия. / Декабристы. / Глава 2-я / Пушкин - Лермонтов. / Пушкин: красота формы. / Лермонтов. Пушкин или Лермонтов. / Пушкин и Лермонтов как прозаики. / Другие поэты и романисты той же эпохи. / Крылов. / Менее значительные поэты. / Глава 3-я / Гоголь. / “Тарас Бульба” - “Шинель”. / “Ревизор”. / “Мертвые души”.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ АНГЛИЙСКОМУ ИЗДАНИЮ

В марте 1901 года я прочел в институте Лоуэлля, в Бостоне, восемь лекций по истории русской литературы в XIX столетии, и этот краткий курс был поводом к составлению настоящей книги.

Принимая приглашение прочесть вышеупомянутый курс, я вполне сознавал лежавшие предо мной трудности. Трудно читать лекции или писать о литературе какой-нибудь страны, когда эта литература почти неизвестна слушающей или читающей публике, Между тем есть всего три или четыре русских писателя, сочинения которых имеются в хороших, и более или менее полных, английских переводах; вследствие чего мне часто приходилось говорить о какой-нибудь поэме или повести, тогда как их можно было бы охарактеризовать гораздо более легким и простым путем - прочтя из них несколько отрывков.

Но, несмотря на указанное серьезное затруднение, дело заслуживало того, чтобы попытаться его выполнить. Русская литература представляет такие богатейшие сокровища оригинального поэтического вдохновения; в ней чувствуются свежесть и юность, которые отсутствуют в более старых литературах; ей присущи искренность и простота выражения, делающие ее еще особенно привлекательной для тех, кому приелась уже литературная искусственность. Наконец, она имеет еще одну отличительную черту: русская изящная литература - в поэме, повести и драме - касается почти всех тех социальных и политических вопросов, которые в Западной Европе и Америке - по крайней мере в наше время - трактуются, главным образом, в политико-социальной журналистике и редко находят себе выражение в области искусства.

Ни в какой иной стране литература не занимает такого влиятельного положения, как в России. Нигде она не оказывает такого глубокого непосредственного влияния на интеллектуальное развитие молодого поколения. Некоторые романы Тургенева, и даже гораздо менее известных писателей, несомненно, послужили ступенями в развитии русского юношества за последние пятьдесят лет.

Причина такого влияния литературы в России вполне понятна. За исключением немногих лет перед и вслед за освобождением крестьян, у нас не было политической жизни, и русский народ был лишен возможности принимать какое-либо активное участие в деле созидания институций родной страны. Вследствие этого лучшие умы страны прибегали к поэме, повести, сатире или литературной критике как к средствам для выражения своих воззрений на национальную жизнь, своих нужд и своих идеалов. А потому всякому, желающему ознакомиться с политическими, экономическими и социальными идеалами России, с надеждами той части русского общества, которая созидает историю, - приходится обращаться не к официальным изданиям и не к передовым статьям газет, а к произведениям русского искусства.

Ввиду совершенной невозможности исчерпать такой обширный сюжет, как русская литература, - в тесных границах моего курса, а следовательно и в настоящей книге, я предпочел остановиться, главным образом, на современной литературе. Писателей разных периодов, до Пушкина и Гоголя, этих двух основателей современной русской литературы, я касаюсь только в кратком вступительном очерке. Затем я беру главных, наиболее выдающихся писателей в области поэзии, повести, драмы, политической литературы и литературной критики - и вокруг этих гигантов русской литературы я сгруппировал менее крупных писателей, упоминая об них очень коротко. Я сознаю, что почти каждый из последних носит индивидуальную окраску и заслуживает ознакомления с ним; некоторым из менее известных авторов иногда даже удавалось представить известное течение мысли более ярко, чем их более знаменитым собратьям по перу; но вышеуказанный план является необходимостью в книге, задачей которой было - дать только широкую общую идею о русской литературе.

Литературная критика всегда имела крупных представителей в России, и взгляды на известные литературные явления, выраженные в настоящей книге, опираются на труд наших великих критиков: Белинского, Чернышевского, Добролюбова и Писарева, а равным образом их современных последователей: Михайловского, Арсеньева, Скабичевского, Венгерова и др. Биографические данные о современной русской литературе заимствованы мною из превосходного труда о современной русской литературе, принадлежащего перу последнего из вышеупомянутых писателей, а также из биографий, помещенных в 82-х томах “Русского энциклопедического словаря”.

Пользуюсь этим случаем, чтобы принести сердечную благодарность моему старому другу м-ру Richard Heath, который взял на себя труд просмотреть настоящую книгу, как в рукописи, так и в корректуре.

Брошей, Кент Январь, 1905 г.

Глава I

ВВЕДЕНИЕ: РУССКИЙ ЯЗЫК.

Русский язык. - Древняя народная литература: народные предания; песни; былины; “Слово о полку Игореве”. Летописи; монгольское нашествие; его последствия; переписка Иоанна Грозного с Курбским; церковный раскол: протопоп Аввакум. - XVIII столетие: Петр I и его современники. Тредьяковский, Ломоносов. Сумароков. Времена Екатерины II: Державин, Фонвизин. - Масоны; Новиков, Радищев. - Начало XIX столетия; Карамзин и Жуковский. - Декабристы: Рылеев.

Одним из последних заветов, с которым умирающий Тургенев обратился к русским писателям, была его просьба, - хранить чистоту нашего драгоценного наследия - русского языка. Тургенев, знавший в совершенстве большинство западноевропейских языков, имел самое высокое мнение о русском языке, как орудии для выражения всевозможных оттенков мысли и чувства, и в своих произведениях он показал, какой глубины и силы выражения и какой мелодичности прозы можно достигнуть, владея русским языком, В его высокой оценке русского языка Тургенев, как читатели увидят из настоящих страниц, был совершенно прав. Словесное богатство русского языка поразительно: тогда как в языках Западной Европы часто имеется одно только слово для выражения известного понятия, - в русском языке имеются два, три или четыре слова для выражения различных оттенков того же понятия. Русский язык особенно богат в выражении различных оттенков чувств - нежности и любви, скорби и веселья, а также различных степеней того же самого действия. Его гибкость особенно сказывается в переводах, и ни одна литература не может похвалиться таким количеством превосходных, точных и истинно поэтических переводов иностранных авторов, каким обладает наша литература. Поэты самых разнообразных характеров - Гейне и Беранже, Шелли и Гете, не говоря уже о любимце русских переводчиков Шекспире, одинаково хорошо переведены на русский язык. Сарказм Вольтера, заразительный юмор Диккенса и добродушный смех Сервантеса - с одинаковой легкостью находят себе выражение в русском языке. Более того, вследствие своего музыкального характера, русский язык чрезвычайно удобен в поэзии, для передачи мельчайших метрических особенностей оригинала. “Гайавата” Лонгфелло (в двух различных, превосходных, переводах), капризная лирика Гейне, баллады Шиллера, мелодические народные песни различных национальностей и игривые шансонетки Беранже - переведены на русский язык с точнейшим соблюдением ритма оригиналов. Головоломная смутность германской метафизики передается по-русски с такой же легкостью, как и точный изящный стиль философов XVIII столетия; краткие, конкретные, выразительные и вместе с тем изящные выражения лучших английских писателей не представляют никакого затруднения для русского переводчика.

Вместе с чешским и польским, сербским и болгарским, а также несколькими другими наречиями русский язык принадлежит к великой славянской семье языков, которая, в свою очередь, - вместе со скандинаво-саксонской и латинской семьями, а также с языками литовским, персидским, армянским и грузинским, - принадлежит к великой индо-европейской или арийской ветви. С течением времени, - мы надеемся, вскоре, и чем скорее, тем лучше, - сокровища народной поэзии южных славян и новые литературы поляков и чехов сделаются доступными для западноевропейских читателей. Но в настоящем труде я коснусь литературы одной лишь ветви великой славянской семьи, а именно русской, или восточной, ветви; и даже при этом ограничении я принужден буду умолчать о южнорусской или украинской литературе и песнях. Я буду говорить лишь о литературе великороссов, или. проще, о русской литературе. Из всех славянских языков великорусский пользуется наиболее широким распространением. Это - язык Пушкина и Лермонтова, Тургенева и Толстого.

Подобно всем другим языкам, русский воспринял в себя много иностранных слов: скандинавских, турецких, монгольских, а позднее - греческих и латинских. Но. несмотря на ассимиляцию многих племен урало-алтайского или туранского корня, которая была уделом русского народа в продолжении многих веков, его язык сохранился в замечательной чистоте. Приходится только удивляться, что перевод Библии, сделанный в IX ст., на языке, которым тогда говорили в Болгарии и Македонии, до сих пор в общем понятен даже русскому простолюдину. Грамматические формы и конструкции фраз этого перевода совершенно различны от теперешних; но корни слов и даже значительное количество слов - те же, которые были в употреблении тысячу лет тому назад.

Должно, впрочем, сказать, что даже в этот ранний период язык русских славян достиг уже высокой степени совершенства. Очень немногие слова евангельского текста сохранены по-гречески, причем это обыкновенно названия предметов, неизвестных южным славянам; но в то же время ни одно из отвлеченных понятий и ни один из поэтических образов оригинала не подверглись искажению, и переводчики нашли для них надлежащие выражения. Многие выражения перевода отличаются поразительной красотой и сохранили эту красоту до настоящего времени. Каждому памятны, например, затруднения, которые испытывал ученый доктор Фауст, в бессмертной трагедии Гете, при переводе фразы: “В начале было Слово”. “Слово” - Das Wort - в современном германском языке показалось доктору Фаусту чересчур низменным для выражения идеи: “Бог был Слово”. Но “Слово” в старославянском переводе, помимо своего коренного значения, заключало гораздо более глубокий смысл, чем немецкое “Das Wort”. Оно отчасти сохранило его и до настоящего времени; в старославянском же языке в понятие “Слово” включалось также понятие о “Разуме” - немецкий “Vernunft”, и вследствие этого оно давало читателю идею достаточно глубокую, чтобы во второй части евангельского стиха не чувствовать противоречия.

Я глубоко сожалею, что не могу дать английским читателям понятия о красоте и строении русского языка, который был в употреблении в начале одиннадцатого века на севере России и образчик которого сохранился в проповеди новгородского епископа (1035 г.). Короткие предложения этой проповеди, рассчитанные на понимание их новообращенною паствою, поистине прекрасны; в то же время христианское мировоззрение епископа, вполне свободное от византийского гностицизма, очень характерно и до сих пор понимается массой русского народа.

В настоя шее время русский язык (великорусский) в замечательной степени свободен от провинциальных поднаречий (patois). Малорусский или украинский, являющийся языком почти пятнадцатимиллионного народа и обладающий собственной литературой (как народной, так и литературой в собственном смысле этого слова), несомненно, представляет отдельный язык, в той же степени, как норвежский или датский отдельны от шведского или португальский и каталонский отдельны от кастильского или испанского. Белорусский, которым говорят в некоторых губерниях западной России, также необходимо рассматривать как отдельную ветвь русского языка, а не как местное наречие. Что же касается великорусского, или русского, то им говорит компактная масса почти 80 000 000 населения в северной, центральной, восточной и южной России, а также на Северном Кавказе и в Сибири. Произношение слегка разнится в различных частях этой огромной территории; но все же литературный язык Пушкина, Гоголя, Тургенева и Толстого понятен всей этой огромной массе народа. Русские классики расходятся по деревням в миллионах экземпляров, и когда, несколько лет тому назад, истекли права издателей на сочинения Пушкина {50 лет спустя после его смерти), полные издания его сочинений - некоторые из них в 10-ти томах - были распроданы в сотнях тысяч экземпляров по невероятно низким ценам; в тоже время отдельные издания его поэм, сказок и т.д. продаются теперь сотнями тысяч, по копейке и по 3 копейки за экземпляр, разносимые по деревням коробейниками. Даже полные издания сочинений Гоголя, Тургенева и Гончарова в 12-томных изданиях иногда расходились, в виде приложения к “Ниве”, в количестве 200 000 экземпляров в течение одного года. Преимущества подобного интеллектуального единства нации вполне очевидны.

РАННЯЯ НАРОДНАЯ ЛИТЕРАТУРА: СКАЗКИ. - ПЕСНИ. - БЫЛИНЫ.

Ранняя народная русская литература, которая лишь отчасти хранится в памяти крестьянского населения, отличается поразительным богатством и полна глубокого интереса. Ни одна западноевропейская нация не обладает таким поразительным богатством народного творчества в форме преданий, сказок и лирических народных песен. - причем некоторые из них отличаются необыкновенной красотой, - и таким богатым циклом эпических песен, относящихся к седой древности. Конечно, все европейские нации когда-то обладали такими же богатствами народной литературы; но значительная часть их богатства была утрачена ранее, чем научные исследователи поняли их ценность и начали собирать их. В России эта драгоценность осталась сохраненной в отдаленных, незатронутых еще цивилизацией деревушках, особенно в области, расположенной вокруг Онежского озера; и когда фольклористы в конце XVIII и в XIX веке обратили на нее внимание, они застали еще в северной России и в Малороссии сказителей и певцов, ходивших по деревням со своими первобытными струнными инструментами, распевая былины, происхождение которых терялось в глубокой древности.

Кроме того, значительное количество очень старых песен поется до сих пор в русских деревнях. Каждый крупный годовой праздник - Рождество, Пасха, день на Ивана Купалу -имеет свой собственный круг песен, в которых слова и напевы относятся еще ко временам язычества. При свадьбах, сопровождаемых очень сложным обиходом, и при похоронах женщины-крестьянки поют также весьма древние песни. Многие из этих песен, конечно, подверглись с течением веков значительным искажениям; от некоторых уцелели лишь отрывки; но, памятуя народную пословицу, что “из песни слова не выкинешь”, женщины в многих местностях России продолжают петь эти древние песни, хотя смысл многих слов уже недоступен их пониманию.

Помимо песен имеются также сказки. Многие из них общеарийского происхождения: параллельные сказки можно найти в собраниях сказок братьев Гримм; но некоторые имеют монгольское и тюркское происхождение *

* Наш “Кощей” оказался египетским царем Коучеем; текст, почти параллельный русской сказке, оказался и папирусах. (Прим. пер.);

некоторые же по основе своей - чисто русские. Вслед за тем идут песни, распеваемые странствующими певцами, каликами перехожими; песни эти также очень древнего происхождения. Они почти целиком заимствованы c Востока, и героями и героинями их являются представители других народностей, как, например, “Акиб, ассирийский царь”. “Прекрасная Елена”, “Александр Великий”, “Рустем Персидский” и т.п. Понятно, какой интерес представляют эти русские версии восточных легенд для всякого исследователя в области фольклора и сравнительной мифологии.

Наконец, крупное место в русской народной словесности занимают эпические песни, былины, которые соответствуют исландским сагам. Даже и в настоящее время их можно иногда услышать в деревнях северной России, где их поют так называемые “сказители”, аккомпанируя себе на специальном инструменте, также имеющем очень древнее происхождение. Старик-сказитель произносит речитативом одну или две фразы, аккомпанируя себе на инструменте; вслед за этим следует мелодия, в которую каждый певец влагает собственные модуляции, и затем снова начинается спокойный речитатив эпического рассказа. К сожалению, эти старые барды быстро вымирают: но около 35 лет тому назад некоторые из них были еще живы в Олонецкой губернии, и мне удалось услышать одного из них, привезенного в Петербург А. Гильфердингом; старый певец пел свои удивительные былины в Собрании Русского географического общества. Собирание эпических песен, к счастью, было начато заблаговременно - еще в XVIII веке этому делу посвятило себя несколько специалистов, - и в настоящее время Россия обладает едва ли ни самым богатым собранием подобного рода песен (около четырехсот), спасенных от забвения.

Героями русских эпических песен являются богатыри, которых народное предание объединяет вокруг стола киевского князя, Владимира Красное Солнышко. Одаренные сверхъестественной физической силой, эти богатыри - Ильм Муромец, Добрыня Никитич, Микула Селянинович, Aлешa Попович и т.д. изображаются путешествующими по России, очищая страну от великанов или от монголов и турок. Или же они отправляются в отдаленные страны для добывания невесты своему князю Владимиру или самим себе; на пути они встречаются, конечно, со всякого рода приключениями, в которых волшебство играет немалую роль. Каждый из героев этих былин носит индивидуальный характер. Так, например, Илья, крестьянский сын, не гонится за золотом и богатствами; он сражается лишь с целью очистить родную землю от великанов и иноземцев. Микула Селянинович является олицетворением силы, которой одарен крестьянин, обрабатывающий землю: никто не может выдернуть из земли его тяжелого плуга, в то время как он сам поднимает его одной рукой и бросает зa облака. Добрыня имеет те же черты борца с драконами, которые присущи святому Георгию. Садко олицетворяет бойкого купца, а Чурило Пленкович -- изысканного красивого горожанина, в которого влюбляются женщины.

В то же время в каждом из этих героев есть черты несомненно мифологического характера. Вследствие этого ранние русские исследователи былинного эпоса, находившиеся под влиянием Гримма, пытались рассматривать былины как отрывочные отражения старой славянской мифологии, в которой силы природы олицетворялись героями. В Илье они видели черты бога-громоносца. Добрыня олицетворял, но их мнению, солнце в его пассивном состоянии - активные боевые качества солнца оставлялись Илье. Садко был олицетворением мореходства, и морской бог, с которым он имеет дело, был своего рода Нептун. Чурило рассматривался как представитель демонического элемента и т.д. Так, по крайней мере, пытались объяснить былины ранние исследователи.

В.В. Стасов и своем труде о происхождении русских былин совершенно разрушил эту теорию. Путем очень богатой аргументации он доказал, что русские эпические песни вовсе не были отражениями славянской мифологии, но представляют заимствования из восточных сказаний. Таким образом, оказывалось, что Илья был Рустемом иранских легенд, помещенный в русскую обстановку; Добрыня является Кришной индийского фольклора; Садко - купец восточных и норманнских сказаний. Все русские эпические герои имели восточное происхождение. Другие исследователи пошли даже дальше Стасова. Они увидели в героях русской эпики малозначительных местных деятелей, живших в XIV и XV веках (Илья Муромец действительно упоминается, как историческое лицо, в одной из скандинавских хроник), которым были приписаны подвиги восточных героев, заимствованные из легенд Востока. Согласно этой теории, герои былин не имеют ничего общего с эпохой князя Владимира и еще менее с древней славянской мифологией.

Постепенная эволюция и переход мифов из одной страны в другую, причем эти мифы с успехом сливались, по мере того как они проникали в новые страны, с преданиями о местных героях, могут послужить некоторым объяснением этих противоречий. Нельзя отрицать мифологических черт в героях русской эпики; но дело в том, что эта мифология носит не специально-славянский, а общеарийский характер. Из этих мифологических олицетворений сил природы постепенно выросли па Востоке их человеческие олицетворения в форме героев.

В более позднюю эпоху, когда эти восточные легенды начали проникать в Россию, деяния их героев были приписаны русским богатырям, и восточным героям была дана русская обстановка. Русский фольклор ассимилировал их; но, сохраняя их наиболее глубокие, полумифологические черты, основные особенности их характеров, русский народ в то же самое время придал иранскому Рустему, индийскому победителю драконов, восточному купцу и т.д. новые, чисто русские черты. Он, так сказать, обнажил их от тех одеяний, которые были наброшены на Востоке на их мистическую сущность, когда они впервые были очеловечены иранцами и индийцами, и надел на них русскую одежду. - совершенно так же, как в сказках об Александре Великом, которые мне пришлось слышать в Забайкалье, героическому герою были приписаны бурятские черты, а местом действия оказывалась такая-то “сопка” из забайкальских гор. Но все же русский фольклор не ограничился простым переодеванием персидского принца Рустема в русского крестьянина Илью. Русские былины, по их стилю, поэтическим образам и отчасти по характеристике героев, являются самостоятельными созданиями народного творчества. Их герои носят отличительные черты русского характера. Так, например, они не прибегают к кровавой мести, как это бывает в скандинавских сагах; их действия, особенно у “старших богатырей”, не являются результатом преследования личных целей, но проникнуты общинным духом, представляющим характерную особенность русской народной жизни. Словом, они - настолько же русские, насколько Рустем был персом. Относительно времени возникновения этих былин предполагается, что они получили начало между десятым и двенадцатым веком и приняли ту форму, в которой они дошли до нас, в XIV столетии. С того времени они подверглись лишь незначительным изменениям.

В этих былинах Россия обладает драгоценным национальным наследием редкой поэтической красоты, которое нашло достодолжную оценку в Англии со стороны Рольстона и во Франции со стороны известного историка Рамбо.

“СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ”.

Несмотря на богатство своего эпоса, России не имеет собственной “Илиады”. Не нашлось в те времена поэта, который вдохновился бы героическими деяниями Ильи. Добрыни, Садко и т.д. и создал бы из них эпическую поэму, подобную поэме Гомера или “Калевале” финнов. Это было сделано лишь по отношению к одному только циклу преданий - в поэме “Слово о полку Игореве”.

Создание поэмы относится к концу XII века или началу XIII (рукопись ее, погибшая во время московского пожара в 1812 году, носила следы XIV или XV столетия). Поэма, несомненно, является единоличным трудом одного автора и, по красоте и поэтичности, может быть поставлена наряду с “Песней о Нибелунгах” или с “Песней о Роланде”, В ней излагается действительное событие, случившееся в 1185 году. Игорь, князь киевский, выступает со своей дружиной против половцев, которые занимали степи юго-западной России и постоянно нападали на русские поселения. На пути через степи князя встречают мрачные предвещания: солнце омрачается и бросает тень на княжескую дружину; звери предостерегают его, но Игорь не обращает на это внимания, - поход продолжается. Наконец его дружина встречает половцев, и начинается великая битва.

Описание битвы, в которой вся природа принимает участие, - орлы, и волки, и лисицы, которые лают на красные шиты русских воинов, - поистине замечательно. Войско Игоря разбито.

“С утра до вечера, с вечера до света летят стрелы каленые, звучат сабли о шеломы, трещат копья булатные, в поле незнаемом, среди земли половецкой. Черная земля под копытами костьми была посеяна, а кровью полита: возросла на ней беда для земли русской. Что мне шумит, что мне звенит рано перед зарею? Игорь полки поворачивает: жаль бо ему милого брата Всеволода. Билися день, билися другой: на третий день к полудню пали знамена Игоревы. Тут разлучилися братья на берегу быстрой Каялы. Недостало тут вина кровавого; тут и кончили пир храбрые русичи: сватов попоили, да и сами легли на землю русскую. Поникла трава от жалости, и дерево к земле преклонилось от печали”. (Перевод Белинского. Сочинения. Изд. Венгерова, т. VI.)

Вслед за тем идет один из лучших образчиков древней русской поэзии - плач Ярославны, жены Игоря, которая ожидает его возвращения в Путивле (Передаю его в том же перезоле Белинского.)

“Ярославнин голос раздается рано поутру:

“Полечу я по Дунаю зегзицею, омочу бобровый рукав в Каяле-реке, отру князю кровавые раны на жестком теле его!”

Ярославна рано плачет в Путивле на городской стене: “О ветер, о ветер! зачем, господине, так сильно веешь? Зачем на своих легких крыльях мчишь ханские стрелы на воинов моей лады? Или мало для тебя гор, чтобы веять под облаками, лелеючи корабли на синем море? Зачем, господине, развеял ты мое веселие по ковыль-траве?”

Ярославна рано плачет в Путивле на городской стене: “О Днепре пресловутый! ты пробил каменные горы сквозь землю половецкую, ты лелеял на себе ладьи Святославы до стану кобякова: взлелей же, господине, мою ладу ко мне, чтобы не слала я к нему по утрам слез моих на море”.

Ярославна рано плачет в Путивле на городской стене: “Светлое и пресветлое солнце! всем и красно и тепло ты: зачем, господине, простер горячий луч свой на воинов моей лады, в безводном поле жаждою луки им сопряг, печалию им колчаны затянул?”

Этот небольшой отрывок может дать некоторое понятие об общем характере и поэтических красотах “Слова о полку Игореве”*.

* Английские читатели найдут полный перевод этой поэмы в работе профессора Л. Винера “Anthology of Russian Literature from the Earliest Period to the Present Time”, изданной в 2-х томах в 1902 году фирмой Putham & Sons в Нью-Йорке. Профессор Винер превосходно знаком с русской литературой и сделал очень удачную выборку наиболее характерных мест из произведений русских писателей, начиная с древнейшего периода (911 г.) и кончая нашими современниками, Горьким и Мережковским.

Несомненно, эта поэма не была единственной, и, помимо нее, в те времена, вероятно, составлялись и распевались многие подобные же поэмы героического характера. Во введении к поэме действительно упоминается о бардах, особенно об одном из них, Баяне, песни которого сравниваются с ветром, несущимся по вершинам деревьев. Много таких Баянов, вероятно, ходили по русской земле и пели подобные “Слова” во время пиров князей и их дружин. К несчастью, лишь одна из этих поэм дошла до нас. Русская церковь безжалостно запрещала - особенно и XV, XVI и XVII столетиях - пение эпических песен, имевших распространение в народных массах; она считала их “языческими” и налагала суровые наказания на бардов и вообще всех, поющих старые песни. Вследствие этого до нас дошли лишь небольшие отрывки этой ранней народной поэзии.

Но даже эти немногие остатки прошлого оказали сильное влияние на русскую литературу, с тех пор, как она получила возможность заниматься другими сюжетами, кроме чисто религиозных. Если русская версификация приняла ритмическую форму, вместо силлабической, это объясняется тем, что на русских поэтов оказала влияние ритмическая форма народных песен. Кроме того, вплоть до недавнего времени народные песни являлись такой важной чертой русской деревенской жизни, - как в домах помещиков, так и в избах крестьян, - что они неизбежно должны были оказать глубокое влияние на русских поэтов; и первый великий поэт России, Пушкин, начал свою карьеру пересказом в стихах сказок своей няни, которые он любил слушать в долгие зимние вечера. Благодаря нашему почти невероятному богатству чрезвычайно музыкальных народных песен, возможно было также появление в России, уже в 1835 году, оперы “Аскольдова могила” Верстовского, чисто русские мелодии которой запоминаются даже наименее музыкальными из русских слушателей; благодаря тем же причинам, оперы Даргомыжского и наших молодых композиторов имеют теперь такой успех в русской деревне, причем хоры в них исполняются местными певцами из крестьян.

Таким образом, народная поэзии и народные песни оказали России громадную услугу. Они сохранили известное единство между языком литературы и языком народных масс, между музыкой Глинки, Чайковского, Римского-Корсакова, Бородина и т.д. и музыкой крестьянских хоров. - сделав, таким образом, поэта и композитора доступными крестьянину.

ЛЕТОПИСИ

Говоря о ранней русской литературе, необходимо упомянуть также, хотя бы вкратце, о летописях.

Ни одна страна не может похвалиться более богатым собранием летописей. В X - XII веках главными центрами развития были: Киев, Новгород, Псков, земля Волынская, Суздальская (Владимир. Москва), Рязанская и т.д. являвшиеся в то время своего рода независимыми республиками, объединенными между собою единством языка и религии, а также тем обстоятельством, что все они выбирали своих князей, выполнявших роль военных вождей и судей, из дома Рюрика. Каждый из этих центров имел собственные летописи, носившие отпечаток местной жизни и местных особенностей. Южнорусские и волынские летописи - из которых так называемая летопись Нестора отличается наибольшей полнотой и пользуется наибольшей известностью - не были лишь сухим сводом фактических данных; местами в них заметна работа воображения и поэтического вдохновения. Летописи новгородские носят отпечаток жизни города богатых купцов: они имеют строго фактический характер, и летописец воодушевляется лишь при описании побед Новгородской республики над Суздальской землей. Летописи соседней Псковской республики, напротив, проникнуты демократическим духом и с демократической симпатией, в чрезвычайно живописной форме рассказывают о борьбе между бедняками и богачами Пскова. Вообще несомненно, что летописи не были трудом монахов, как это предполагалось ранее; они составлялись, для различных республик, людьми, вполне ознакомленными с их политической жизнью, договорами с другими республиками, внутренними и внешними столкновениями и т.д.

Более того, летописи, в особенности киевские, - а между ними Нестерова летопись, - были более чем простые отметки событий: это были, как можно судить по самому названию последней (“Откуда и как пошла Русская земля”), попытки написать историю страны, под влиянием греческих образцов подобного рода. Рукописи, дошедшие до нас - в особенности киевских летописей, - имеют сложное построение, и историки различают в них несколько “наслоений”, относящихся к различным периодам. Старые предания; отрывки исторических сведений, вероятно заимствованных у византийских историков; старые договоры; поэмы, в которых рассказывается о различных эпизодах, подобных походу Игоря, и местные летописи различных периодов - являются составными частями. Исторические факты, относящиеся к очень раннему периоду и вполне подтверждаемые свидетельствами константинопольских летописцев и историков, смешиваются с чисто мифическими преданиями. Но именно эта особенность и придает особенно высокую литературную ценность русским летописям, особливо южным и юго-западным, в которых чаще всего встречаются наиболее драгоценные отрывки ранней литературы.

Таковы в общем были литературные сокровища, вторыми обладала Россия в начале XIII века.

СРЕДНЕВЕКОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Монгольское нашествие, случившееся в 1223 г., разрушило всю эту молодую цивилизацию и повело Россию по совершенно иному пути. Главные города южной и средней России были разрушены. Киев, бывший многолюдным городом и центром тогдашней образованности, был низведен до степени незначительного поселения, с трудом борющегося за существование, и в течение следующих двух столетий он совершенно исчезает из истории. Целые населения больших городов уводились в плен монголами или беспощадно истреблялись в случае сопротивления. Как бы в довершение несчастий, постигнувших Россию, вслед за монголами последовали турки, напавшие на Балканский полуостров, и к концу XV века две страны, Сербия и Болгария, при посредстве которых проникла в Россию образованность, попали под иго османов. Вся жизнь России подверглась глубоким изменениям.

До монгольского нашествия вся страна была покрыта независимыми республиками, подобными средневековым городам-республикам Западной Европы. Теперь, при сильной поддержке церкви, постепенно начало образовываться в Москве военное государство, которое, с помощью монгольских ханов, подчинило себе окружавшие его независимые области. Главные усилия государственных людей и наиболее активных представителей русской церкви были направлены теперь к созиданию могущественного княжества, которое обладало бы достаточными силами, чтобы сбросить монгольское иго. Прежние идеалы местной независимости и федерации заменились идеалами централизованного государства. Церковь, в ее усилиях создать христианскую национальность, свободную от всякого умственного или нравственного влияния ненавидимых язычников-монголов, превратилась в суровую централистическую силу, безжалостно преследовавшую всякие остатки языческого прошлого. В то же время церковь неутомимо работала над созданием, по византийскому образцу, неограниченной власти московских князей. С целью усиления военной мощи государства было введено крепостное состояние. Вся независимая местная жизнь была задавлена. Идея о том, что Москва является центром церковной и государственной жизни, усиленно поддерживалась церковью, которая проповедовала, что Москва представляет наследницу Константинополя - “третий Рим”, единственную местность, в которой сохранилось истинное христианство. В более позднюю эпоху, когда монгольское иго было уже свергнуто, работа консолидации Московской монархии усердно продолжалась царями и церковью, боровшимися против проникновения западноевропейских влияний, с целью предохранить русскую церковь от происков “латынской” церкви.

Эти новые условия неизбежным образом оказали глубокое влияние на дальнейшее развитие литературы. Свежесть и энергическая юность ранней эпической поэзии исчезли навсегда. Меланхолическая грусть и дух покорности становятся с этого времени характерными чертами русской народной поэзии. Постоянные набеги татар, которые уводили целые деревни пленниками в южнорусские степи; страдания этих пленников в рабстве; наезды баскаков, налагавших тяжелые дани и издевавшихся всяческим образом над покоренными; тяжести, налагаемые на народ ростом военного государства, - все это отразилось в народных песнях, окрасив их глубокой печалью, от которой они не освободились и до сих пор. В то же самое время веселые свадебные песни древности и эпические песни странствующих певцов подвергались запрещению, и люди, осмелившиеся распевать их, - жестоко преследовались церковью, которая видела в этих песнях не только пережиток языческого прошлого, но и нечто, могущее дать повод к сближению населения с язычниками-татарами.

Тогдашняя образованность мало-помалу сосредоточивалась в монастырях, из которых каждый являлся своего рода крепостью, в которой спасалось население при нашествии татар, и эта образованность, по вышеуказанным причинам, замыкалась в тесном круге христианской литературы. Изучение природы рассматривалось как ересь, близкая к “волхвованию”. Аскетизм превозносился как высшая христианская добродетель, и его восхваление является отличительной чертой тогдашней письменности. Наибольшим распространением пользовались всякого рода легенды о святых, заучивавшиеся наизусть, причем этого рода литература не уравновешивалась даже той наукой, которая развивалась в средневековых университетах Западной Европы. Стремление к познанию природы осуждалось церковью, как проявление горделивого ума. На поэзию смотрели как на грех. Летописи потеряли свой прежний воодушевленный характер и превратились в сухой перечень успехов возрастающего государства или же наполнялись мелочами, относящимися к деятельности местных епископов и архимандритов монастырей.

В течение XII века в северных республиках, Новгородской и Псковской, образовалось довольно сильное течение религиозной мысли, склонявшееся, с одной стороны, к протестантскому рационализму и, с другой, - к развитию христианства на основе ранних христианских братств. Апокрифические Евангелия, книги Старого Завета и всякие книги, в которых рассматривался вопрос об истинном христианстве, усердно переписывались и пользовались широким распространением. Но теперь главы церкви в средней России усиленно боролись против всякого рода тенденций, принимавших характер реформированного христианства. От паствы требовалась строгая приверженность к букве учения византийской церкви. Попытки объяснения Евангелий рассматривались как ересь. Всякое проявление умственной жизни в сфере религии, равно как и критическое отношение к духовным властям московской церкви, считалось чрезвычайно опасным, и люди, виновные в подобной дерзости, вынуждены бывали бежать из Москвы, ища убежища в глухих монастырях дальнего Севера. Великая эпоха Возрождения, влившая новую жизнь в Западную Европу, прошла бесследно для России: церковь свирепо истребляла все, выходившее из рамок обрядности, и сжигала на кострах или замучивала под пыткой всех, проявлявших признаки независимой или критической мысли.

Я не буду останавливаться на этом периоде, охватывающем почти пять столетий, так как он представляет очень мало интереса для исследователя русской литературы, и ограничусь лишь упоминанием о двух или трех трудах, заслуживающих внимания.

Одним из таких литературных трудов является переписка .между царем Иоанном Грозным и одним из его вассалов, князем Курбским, бежавшим из Москвы в Литву. Из-за литовского рубежа Курбский писал своему жестокому, полубезумному бывшему властелину длинные письма, полные укоризн, на которые Иоанн отвечал, развивая в своих ответах теорию божественного происхождения царской власти. Эта переписка очень интересна как для характеристики политических идей того времени, так и дня определения круга познаний той эпохи.

После смерти Иоанна Грозного (занимавшего в русской истории то же место, какое занимал во Франции Людовик XI, так как он уничтожил огнем и мечом - но с чисто татарской жестокостью - власть феодальных князей) в России наступают, как известно, времена великих смут. Появляется из Польши загадочный Дмитрий, объявивший себя сыном Иоанна, и овладевает московским престолом. В Россию вступают поляки, которые вскоре овладевают Москвой, Смоленском и всеми западными городами. Вслед за свержением Дмитрия, последовавшим несколько месяцев спустя после его коронации, вспыхивает крестьянское восстание, и вся центральная Россия наводняется казацкими шайками, причем выступают несколько новых претендентов на престол. Эти годы - “Лихолетье” - должны были оставить следы в народных песнях, но песни того времени были забыты потом, когда наступил мрачный период последовавшего затем крепостного права, и мы знаем некоторые из них, лишь благодаря англичанину Ричарду Джемсу, который был в России в 1619 году и записал некоторые песни, относящиеся к этому периоду. То же должно сказать и о той народной литературе, которая, несомненно, должна была сложиться во второй половине XVIII века. Она совершенно погибла. Окончательное введение крепостного права при первом Романове (Михаил, 1612-1640); следовавшие затем повсеместные крестьянские бунты, закончившиеся грозным восстанием Степана Разина, который сделался с тех пор любимым героем угнетенных крестьян; и, наконец, суровое бесчеловечное преследование раскольников, их переселение на восток в дебри Урала, - все эти события, несомненно, нашли выражение в народных песнях; но государство и церковь с такой жестокостью душили все, носившее малейшие следы “мятежного” духа, что до нас не дошло никаких памятников народного творчества этой эпохи. Лишь несколько сочинений полемического характера и замечательная автобиография ссыльного священника Аввакума сохранились в рукописной литературе раскольников.

ЦЕРКОВНЫЙ РАСКОЛ. - АВТОБИОГРАФИЯ АВВАКУМА.

Первая русская Библия была напечатана в Польше в 1580 году. Несколькими годами позднее была устроена типография в Москве, и властям русской церкви пришлось теперь решать - какой из писаных текстов, бывших в обращении, следует принять за оригинал при печатании священных книг. Списки этих книг, бывшие тогда в обращении, были полны описок и ошибок, и было ясно, что раньше, чем печатать, они должны были подвергнуться пересмотру, путем сравнения с греческими текстами. Исправление церковных книг было предпринято в Москве с помощью ученых, отчасти вызванных из Греции, отчасти же учеников Греко-латинской академии в Киеве; но вследствие целого ряда сложных причин это исправление послужило началом широко разлившегося недовольства среди верующих, и в середине XVII века в православной церкви произошел серьезных раскол. Очевидно, этот раскол коренился не только в богословских разногласиях или в греческих и славянских разночтениях. Семнадцатый век был веком, когда московская церковь приобрела громадную силу в государстве. Глава ее, патриарх Никон, был очень честолюбивый человек, пытавшийся играть на Востоке ту роль, которую на Западе играет папа; с этой целью он старался поражать народ царским великолепием и царскою роскошью своей обстановки; а это, конечно, тяжело отзывалось на крепостных крестьянах, принадлежавших церкви, и на низшем духовенстве, с которого взыскивались тяжелые поборы. Вследствие этого и крестьяне, и низшие слои духовенства относились к патриарху Никону с ненавистью, и его вскоре обвинили в склонности к “латынству”; так что раскол между народом и духовенством - в особенности высшим - принял характер отделения народа от иерархического православия.

Большинство раскольничьих писаний этого времени носит чисто схоластический характер и не представляет литературного интереса. Но автобиография раскольничьего протопопа Аввакума (умер в 1682 г.), сосланного в Сибирь и совершившего это путешествие пешком, сопровождая партию казаков вплоть до берегов Амура, заслуживает упоминания. По своей простоте, искренности и отсутствию сенсационности “Житие Аввакума” до сих пор остается одним из перлов русской литературы этого рода и прототипом русских биографий. Привожу, для образчика, отрывок из этого замечательного “Жития”.

Аввакум был отправлен в Даурию с отрядом воеводы Пашкова (“Суров человек. - говорил о нем Аввакум, - беспрестанно людей жжет, и мучит, и бьет”}. Вскоре у Пашкова начались столкновения с непримиримым Аввакумом. Пашков начал гнать протопопа с дощаника, говоря, что из-за его еретичества суда плохо идут по реке, и требуя, чтобы он шел берегом, по горам. “О, горе стало! - рассказывает .Аввакум. - Горы высокие, дебри непроходимые; утес каменный, яко стена стоит, и поглядеть - заломя голову”. Аввакум “обличат” Пашкова, отправив воеводе “малое писанейце”: “Человече! - писал протопоп жестокому воеводе: - убойся Бога, сидящего на херувимах и призирающа в бездны, Его же трепещут небесные силы и вся тварь с человеки, един ты презираешь и неудобства показуешь”. Это “писанейце” еще более ожесточило воеводу, и он послал казаков усмирить мятежного протопопа.

“А се бегут, - вспоминал он в своем “Житии”. - человек с пятьдесят: взяли мой дощаник и помчали к нему - версты три от него стоял. Я казакам каши наварил, да кормлю их: и они, бедные, и едят, и дрожат, а иные плачут, глядя на меня, жалеют по мне. Привели денщика; взяли меня палачи, привели пред него: он со шпагою стоит и дрожит. Начал мне говорить: поп ли ты или распоп? А аз отвечал: аз есм Аввакум протопоп; говори, что тебе дело до меня. Он же рыкнул, яко дикий зверь, и ударил меня по щеке, тоже по другой, и паки в голову, и сбил меня с ног, и, чекан ухватя, лежачего по спине ударил трижды и, разболокши, по той же спине семьдесят два удара кнутом. А я говорю: Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помогай мне! Да то же, да то же беспрестанно говорю. Так горько ему, что не говорю: пощади! Ко всякому удару молитву говорил. Да посреди побои вскричал я к нему: полно бить-то! Так он велел перестать. И я промолвил ему: за что ты меня бьешь, ведаешь ли? И он велел паки бить по бокам, и отпустили. Я задрожал, да и упал. И он велел меня в казенный дощаник оттащить: сковали руки и ноги и на беть (поперечную скрепу в барке) кинули. Осень была: дождь на меня шел, всю ночь под капелью лежал”.

Позднее, когда Аввакума послали на Амур и когда ему с женой пришлось зимой идти вдоль по льду замерзшей реки, протопопица чисто падала or изнеможения. “Я пришел, -пишет Аввакум. - на меня бедная пеняет, говоря: долго ли муки сея, протопоп, будет? И я говорю: “Марковна, до самый смерти”. Она же, вздохня, отвечала: “Добро, Петрович, ино еще побредем”. Никакие страдания не могли победить этого крупного человека. С Амура его опять вызвали в Москву, и ему снова причлось совершить все путешествие пешком. Из Москвы его сослали в Пустозерск, где он пробыл 14 лет, и наконец, за “дерзкое” письмо к царю, 14 апреля 1682 года он был сожжен на костре.

XVIII ВЕК

Бурные реформы Петра I, создавшие военное европейское государство из того полувизантийского и полутатарского царства, каким Россия была при его предшественниках, дали новый попорот литературе. Здесь было бы неуместно оценивать историческое значение реформ Петра I, но следует упомянуть, что в русской литературе имеется, по крайней мере, два его предшественника в смысле оценки тогдашней русской жизни и необходимости реформ.

Одним из них был Котошихин (1630-1667). Он убежал из Москвы в Швецию и написал там, за 50 лет до воцарения Петра, очерк тогдашнего русского быта, в котором он очень критически отнесся к господствующему в Москве невежеству. Его рукопись оставалась неизвестной в России вплоть до XIX столетия, когда она была открыта в Упсале. Другим писателем, ратовавшим за необходимость реформ, был юго-славянин Крыжанич, вызванный в Москву в 1651 году, с целью исправления священных книг; ему принадлежит замечательный труд, в котором он настаивал на необходимости широких реформ. Спустя два года он был сослан в Сибирь, где и умер.

Петр I, который вполне понимал значение литературы и усиленно стремился привить европейскую образованность своим подданным, понимал, что старославянский язык, бывший в употреблении среди русских писателей того времени, но отличный от разговорного языка народа, мог лишь затруднить развитие литературы и образованности. Его форма, фразеология и грамматика были чужды русским. Его можно было употреблять в произведениях религиозного характера, но сочинение по геометрии, или алгебре, или военному искусству, написанное на библейском старославянском языке, было бы просто смешным. Петр устранил это затруднение со свойственной ему решительностью. Он ввел новый алфавит, с целью помочь введению в литературу разговорного языка, и этот алфавит, заимствованный из старославянского, но значительно упрошенный, употребляется вплоть до настоящего времени.

Литература, в собственном смысле этого слова, мало интересовала Петра I: он смотрел на произведении печатного станка исключительно с точки зрения полезности; поэтому главной его задачей являлось ознакомление русских с начальными элементами точных знаний, а равным образом с искусством мореплавания, военным делом и фортификацией. Вследствие этого писатели его времени представляют очень мало интереса с литературной точки зрения, и мне придется упомянуть лишь об очень немногих из них.

Одним из наиболее интересных, пожалуй, был Проколович - епископ, совершенно свободный от религиозного фанатизма, большой почитатель западноевропейской науки, основавший Греко-славянскую академию. Заслуживает упоминания также Кантемир (1709-1744), сын молдавского господаря, переселившегося с некоторыми из своих подданных в Россию. Ему принадлежит ряд сатир, в которых он выражал свои мнения со свободой, вызывающей удивление, если мы примем во внимание нравы той эпохи. Тредьяковский (1730-1769) и его биография не лишены некоторого меланхолического интереса. Он был сыном священника и в юности убежал от отца, с целью учиться, в Москву. Оттуда он отправился в Амстердам и Париж, совершив большую часть путешествия пешком. Он слушал лекции в Парижском университете и заинтересовался западноевропейскими просветительными течениями той эпохи, идеями, которые и пытался впоследствии выражать в чрезвычайно неуклюжих стихах. По возвращении в Петербург он провел всю свою последующую жизнь в страшной бедности и заброшенности, преследуемый со всех сторон сарказмами за попытки реформировать русскую версификацию. Он был лишен малейшего признака поэтического таланта, а между тем, несмотря на это, оказал большую услугу русской поэзии. В то время в России писали лишь силлабическими стихами, но Тредьяковский понял, что силлабическое стихосложение не соответствует духу русского языка, и он посвятил всю свою жизнь, чтобы доказать, что к русским стихам должны быть приложены законы тонической версификации. Если бы у него была хотя бы искра таланта, предпринятая им задача не представила бы особенного затруднения; но, при всем своем трудолюбии, он был человек совершенно бездарный, и для доказательства своего тезиса он прибегал к самым смешным ухищрениям. Некоторые из его стихотворений представляют совершенно бессвязный набор слов и написаны с единственной целью - указать различные способы, как можно писать русские стихи с размером и рифмою. Изнемогая в погоне за рифмой, Тпедьяковский не останавливался перед тем, чтобы в конце строки разрубить слово пополам, помещая конец ею в начале другой строки. Несмотря на подобные нелепости, он успел, однако, убедить русских поэтов в необходимости тонического стиха, который с тех пор и вошел в общее употребление. На деле такого рода стих представляет лишь естественное развитие русской народной песни.

Из современников Петра необходимо также упомянуть историка Татищева (1686-1750), написавшего историю России и начавшего обширный труд по географии Российской империи; это был чрезвычайно трудолюбивый человек, занимавшийся изучением многих отраслей науки, интересовавшийся также богословием и оставивший, кроме истории, несколько работ политического характера. Он первый оценил значение летописей, которые собирал и систематизировал, подготовив, таким образом, материалы для будущих историков; но, вообще говоря, он не оставил после себя заметного следа в литературе. В действительности, лишь один писатель этого периода заслуживает более чем беглого внимания. Это - Ломоносов-(1712-1765). Он родился в деревне Холмогоры, вблизи Белого моря, возле Архангельска, в семье рыбака. Он также, подобно Тредьяковскому, бежал от своих родных и пришел пешком в Москву, где поступил в монастырскую школу, живя в неописуемой бедности. Позднее, также пешком, он отправился в Киев и едва не сделался священником. Но как раз в это время Петербургская академия наук обратилась в Московскую духовную академию, прося назначить двенадцать лучших студентов, которые могли бы быть посланы для обучения за границу. Ломоносов оказался одним из этих избранников. Его послали в Германию, где он изучал естественные науки под руководством Христиана Вольфа и других известных ученых того времени, причем все это время ему приходилось бороться с ужасающей бедностью. В 1741 году он возвратился в Россию и был назначен членом Петербургской академии наук.

Академия находилась тогда в руках кучки немецких ученых, смотревших на русских ученых с нескрываемым презрением и потому встретивших Ломоносова далеко неласково. Ему не помогло даже то обстоятельство, что великий математик Эйлер писал с величайшей похвалой о работах Ломоносова в области физики и химии, говоря, что работы эти принадлежат гениальному человеку и что академия должна быть счастлива, имея его своим членом. Вскоре началась жестокая борьба между немецкими членами академии и русским ученым, который, кстати сказать, обладал очень буйным характером, в особенности когда был в нетрезвом состоянии. Бедность - его академическое жалованье постоянно конфисковали; в виде наказания - арест при полиции; исключения из числа членов академического сената и, наконец, немилость двора, - такова была судьба Ломоносова, примкнувшего к партии Елизаветы и потому третируемого как врага после восшествия Екатерины II на престол. Только в XIX веке Ломоносов получил достодолжную оценку.

“Ломоносов сам был университетом”, - заметил однажды Пушкин, и это замечание было вполне справедливо, так как работы Ломоносова отличались удивительным разнообразием. Он не только делал замечательные исследования в области физики, химии, физической географии и минералогии; он положил также основание грамматике русского языка, которую он понимал как часть общей грамматики всех языков, рассматриваемых в их естественном развитии. Он также занимался исследованием различных форм русского стихосложения, и, наконец, он создал новый литературный язык, о котором он мог сказать, что “сильное красноречие Цицероново, великолепная Виргилиева важность, Овидиево приятное витийство - не теряют своего достоинства на российском языке. Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи”. Справедливость этого утверждения он доказал своими стихотворениями, научными сочинениями, своими “речами”, в которых он соединял готовность Гексли защищать науку против слепой веры с поэтическим восприятием природы, проявленным Гумбольдтом.

Правда, его оды написаны в том высокопарном стиле, который был свойствен господствовавшему тогда в литературе ложноклассицизму: он сохранял старославянские выражения, говоря о “высоких предметах”, но в его научных и других работах он с большим блеском и силой пользовался обычным разговорным языком. Благодаря большому разнообразию наук, которые ему пришлось акклиматизировать в России, у него не было времени для обширных самостоятельных изысканий; но, когда ему приходилось выступать на защиту идей Коперника, Ньютона или Гюйгенса против богословских нападок, в нем проявлялся истинный философ на научной основе, в совершенном значении этого слова. В раннем детстве ему приходилось сопровождать отца - энергичного северного рыбака - во время поездок на рыбный промысел, и с тех пор в нем развилась та любовь к. природе и та тонкая наблюдательность, благодаря которым его работы об арктической природе до сих пор не потеряли своей ценности. Следует упомянуть также, что в этом последнем исследовании Ломоносов говорит о механической теории теплоты в таких определенных выражениях, из которых ясно, что он уже в то время, т.е. более ста лет тому назад, совершил это великое открытие нашего времени; на это, кстати сказать, до сих пор не обратили внимания даже в России.

Упомяну в заключение об одном современнике Ломоносова, Сумарокове (1717-1777), которого в ту пору называли “русским Расином”. Он принадлежал к высшему дворянству и получил чисто французское образование. Его драмы, которых он написал немалое количество, являются подражанием образцам французской псевдоклассической школы; но, как читатели увидят в одной из следующих глав, он в значительной степени повлиял на развитие русского театра. Сумароков писал также лирические стихотворения, элегии и сатиры. Все эти произведения не представляют значительной литературной ценности; но следует упомянуть с особой похвалой о прекрасном языке его писем, совершенно свободном от славянских архаизмов, бывших тогда во всеобщем употреблении.

ВРЕМЕНА ЕКАТЕРИНЫ II

Со вступлением на престол Екатерины II (царствовавшей с 1762 по 1796 г.) начинается новая эра русской литературы, Литература оживляется, и, хотя русские писатели все еще продолжают подражать французским, - главным образом ложноклассическим образцам, -- в их произведениях начинают, однако, отражаться результаты непосредственною наблюдения над русской жизнью. Литературные произведения, относящиеся к первым годам царствования Екатерины II, были полны юношеского задора. Сама императрица была в ту пору еще под влиянием прогрессивных идей, явившихся результатом ее сношений с французскими философами; она составляла, под влиянием Монтескье, свой замечательный “Наказ”, писала комедии, в которых осмеивала старомодных представителей русского дворянства, и издавала ежемесячный журнал, в котором входила в пререкания как с консерваторами той эпохи, так и с молодыми реформаторами. В эту пору она основала также Литературную академию и назначила президентом академии княгиню Воронцову-Дашкову (1743-1819), которая помогала Екатерине II в ее государственном перевороте против Петра III и в возведении ее на престол. Воронцова-Дашкова с большим усердием помогала академии в составлении словаря русского языка и издавала журнал, оставивший след в русской литературе; ее воспоминания, написанные по-французски (Mon Histoire), имеют значительную ценность, хотя как исторический документ не всегда отличаются беспристрастием. Вообще к этому времени относится начало крупного литературного движения, результатами которого явились: замечательный поэт Державин (1743-1816); автор комедий Фонвизин (1745-1792); первый русский философ Новиков (1742-1818) и политический писатель Радищев (1749-1802).

Поэзия Державина, конечно, не отвечает современным требованиям. Он был поэтом-лауреатом Екатерины и воспевал в напыщенных одах добродетели императрицы и победы ее полководцев и фаворитов. Россия в то время начала укрепляться на берегах Черного моря и играть серьезную роль в европейской политике, так что патриотические восторги Державина имели некоторое реальное основание. Но, помимо этого, Державин обладал истинным поэтическим дарованием: он чувствовал красоту природы и умел выразить это чувство в красивых и звучных стихах (ода “Бог”, “Водопад”). Такие истинно поэтические произведения, стоящие радом с тяжелыми, напыщенными, лишенными всякого вкуса стихами подражательного, ложноклассического направления, настолько ярко подчеркивали ненатуральность и безвкусие последних, что послужили наглядным уроком для следовавшего за Державиным поколения русских поэтов и, наверное, помогли им освободиться от манерности. Пушкин, в юности восхищавшийся Державиным, очень скоро почувствовал всю ненужность напыщенности, свойственной екатерининскому поэту, и, владея с необыкновенным искусством родным языком, он очень скоро после своего вступления на литературное поприще освободился от искусственного стиля, считавшегося прежде “поэтическим”, - и начал употреблять в своих произведениях обычный разговорный русский язык.

Комедии Фонвизина были настоящим откровением для его современников. Его первая комедия “Бригадир”, написанная им в 22-летнем возрасте, произвела сильное впечатление и до сих пор не потеряла интереса; вторая же комедия, “Недоросль” (1782 г.), явилась событием в русской литературе, и от времени до времени она и теперь еще появляется на сиене. Обе комедии разрабатывают чисто русские сюжеты, взятые из тогдашней русской жизни, и, хотя Фонвизин не стеснялся заимствованиями из иностранных литератур (так, напр., “Бригадир” заимствован из датской комедии Голберга “Jean de France”), главные действующие лица его комедий принимают, однако, вполне русский характер. В этом отношении он явился творцом русской национальной драмы и первый ввел в нашу литературу те реалистические тенденции, которые потом нашли такое могущественное выражение в лице Пушкина, Гоголя и их школы. В своих политических убеждениях Фонвизин остался верен тем прогрессивным идеям, которым Екатерина II покровительствовала в первые годы своего царствования; будучи секретарем графа Панина, Фонвизин смело указывал на главные язвы тогдашней русской жизни: крепостничество, фаворитизм и невежество.

Я обхожу молчанием нескольких писателей этой эпохи. как, например, Богдановича (1743-1803), автора поэмы “Душенька”; Хемницера (1745-1784), талантливого баснописца, бывшего предшественником Крылова; Капниста (1757-1829), писавшего довольно поверхностные сатиры хорошими стихами; князя Щербатова (1733-1790), который начал собирать летописи и произведения народного творчества и предпринял составление истории России, в которой впервые отнесся с научной критикою к летописям и другим источникам. Но мы не можем обойти молчанием масонское движение, начавшееся в конце XVIII века.

МАСОНЫ: ПЕРВЫЕ ПРОЯВЛЕНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

Распущенность нравов, характеризовавшая русское высшее общество в XVIII веке, отсутствие высших стремлений, низкопоклонство дворянства и ужасы крепостного права - неизбежным образом вызвали реакцию среди лучших людей России, и эта реакция воплотилась отчасти в широко распространившемся масонском движении, а отчасти в христианском мистицизме, корни которого лежали в мистических учениях, пользовавшихся тогда большой популярностью в Германии. Масоны и их “Общество друзей” предприняли серьезную попытку поднятия нравственного уровня массы, причем они нашли в Новикове (1744-1818) истинного апостола этого обновления. Он начал свою литературную карьеру очень рано, в одном из тех сатирических журналов, которые были обязаны своим появлением инициативе самой Екатерины в начале ее царствования; но даже в то время Новиков, в одном дружелюбном литературном споре с “бабушкой” (Екатериной II), показал, что он не сможет удовлетвориться одной лишь поверхностной сатирой во вкусе императрицы и что, вопреки ее желаниям, он будет добираться до корня тогдашнего зла, указывай на рабство и его глубоко деморализирующее влияние на широкие крути общества. Новиков был не только хорошо образованным человеком: он соединял глубокие нравственные убеждения идеалиста с талантами организатора и делового человека; и, хотя его журнал (чистый доход с которого Новиков употреблял на филантропические к общеобразовательные цеди) был вскоре запрещен “бабушкой”, это не помешало ему основать в Москве, с большим успехом, крупную типографию и книжный магазин, с целью издания и распространения книг нравственно-философского характера. Его книжное предприятие (соединенное с госпиталем для рабочих и аптекой, из которой выдавались бесплатно лекарства беднякам Москвы) вскоре вошло в деловые сношения с книгопродавцам и по всей России и разрослось до громадных размеров. В то же время его влияние на образованное общество росло с каждым днем и приносило самые благоприятные результаты. В 1787 году, во время голода, он организовал помощь голодающим крестьянам, причем один из его учеников пожертвовал для этой цели громадную сумму денег. Конечно, и церковь и правительство относились с большим подозрением к распространению христианства в той форме, в какой его понимали масоны; и несмотря на то, что московский митрополит аттестовал Новикова в качестве “лучшего христианина, какого ему приходилось встречать”, Новикова тем не менее обвинили в политическом заговоре.

Он был арестован и, по личному желанию Екатерины, к удивлению всех знавших его, был в 1792 году приговорен к смерти. Его, однако, не казнили, но осудили к 15-летнему заключению в страшной Шлиссельбургской крепости, причем он был посажен в ту самую секретную камеру, где томился когда-то Иоанн Антонович. Друг Новикова, масон д-р Багрянский, изъявил желание разделить с ним его заключение. Новиков оставался в крепости вплоть до смерти Екатерины. Только Павел Г освободил его в 1796 году, в первый же день своего царствования: но Новиков вышел из крепости разбитым человеком и впал в глубокий мистицизм, наклонность к которому уже в то время проявлялась в некоторых масонских ложах.

Христианские мистики не были счастливее масонов. Один: из них, Лабзин (1766-1825), пользовавшийся большим влиянием в обществе, благодаря литературным трудам, в которых он боролся с безнравственностью, окончил дни свои в ссылке. Впрочем, несмотря на правительственные преследования, и мистические христиане и масоны (некоторые ложи которых следовали учению розенкрейцеров) оказали глубокое влияние на умственную жизнь России. С восшествием на престол Александра I масоны получили возможность более свободной проповеди своих идей; выраставшее в обществе убеждение в необходимости уничтожения крепостного права, а также судебной и административной реформы, несомненно, в значительной степени было результатом проповеди масонов. Кроме того, довольно большое количество замечательных людей получили образование в московском институте “друзей”, основанном Новиковым: между ними можно указать на историка Карамзина, на братьев Александра Ивановича и Николая Ивановича Тургеневых (дальних родственников великого романиста) и нескольких политических деятелей.

Судьба Радищева (1749-1802), политического писателя той же эпохи, носит еще более трагический характер. Он получил образование в Пажеском корпусе и был одним из тех молодых людей, которых русское правительство послало в 1766 году в Германию для окончания образования. Он слушал лекции Геллерта и Платтнера в Лейпциге, а также изучал французских философов. По возвращении из-за границы, в 1790 году, он издал “Путешествие из Петербурга в Москву”, идея которого, кажется, была внушена ему “Сентиментальным путешествием” Стерна. В этой книге он очень искусно сочетал свои впечатления от путешествия с различными нравственно-философскими рассуждениями о русской действительности и дал хорошие правдивые изображения тогдашней русской жизни.

С особенной силой он указывал на ужасы крепостного права, а также на скверную организацию администрации, продажность судов и т.д., подтверждая эти осуждения общего характера конкретными фактами, почерпнутыми из действительной жизни. Екатерина, которая уже до начала революции во Франции, и в особенности со времени событий 1789 года, начала относиться враждебно к либеральным идеям своей юности, пришла в ужас от книги Радищева. По ее повелению она была конфискована и подвергнута уничтожению. Императрица сама писала обвинение против этой книги и описывала автора, как революционера “хуже Пугачева”. Еще бы! он осмеливался “говорить с одобрением о Франклине” и был заражен французскими идеями! Вследствие этого Екатерина сама написала резкий разбор книги, послуживший руководством при возбуждении преследования против автора. Радищев был арестован, заключен в крепость и позднее выслан в одну из отдаленнейших местностей Восточной Сибири, в Илимск. Он был освобожден из ссылки лишь при Александре 1, в 1801 году. Год спустя, убедившись, что даже восшествие на престол Александра I не ведет к крупным реформам, он покончил с собою. Что же касается его книги, то она до последнего времени оставалась запрещенной в России. Новое ее издание, сделанное в 1872 году, было конфисковано и сожжено, и лишь в 1888 году было разрешено одному издателю выпустить эту книгу в количестве всего лишь ста экземпляров, доступных лишь небольшому числу ученых и высокопоставленных чиновников *.

* За границей книга была издана дважды: Герценом (в 1858 г.) и в Лейпциге (в 1876 г.).

ПЕРВЫЕ ГОДЫ ХIХ СТОЛЕТИЯ

Таковы были, стало быть, элементы, из которых могла развиваться русская литература в ХIХ веке. Медленная paбота предыдущих пяти веков уже подготовила то великолепное гибкое орудие - литературный язык, который вскоре послужил Пушкину для создания его мелодических стихов и Тургеневу для его не менее мелодической прозы.

Уже из автобиографии раскольничьего мученика Аввакума можно было убедиться в значении разговорного русского языка как орудия литературы. Тредьяковский. своими нескладными стихами, и особенности Ломоносов и Державин, cвоими одами, окончательно изгнали из литературы силлабический стих, проникший к нам вследствие французских и польских влияний, и установили ритмическую форму, давно подсказываемую народными песнями. Ломоносов создал популярный научный язык; он ввел известное количество новых слов и показал, что латинская и старославянская конструкции противны духу русского языки и совершенно не нужны. В эпоху Екатерины II в литературе получили права гражданства формы обыденного разговорного языка, не исключая даже языка крестьянского населения. Наконец, Новиков создал русский философский язык - все еще тяжелый благодаря мистической подкладке, но в общем превосходно приспособленный, как оказалось несколькими десятилетиями позже, для абстрактных метафизических рассуждений. Таким образом, основные элементы для создания великой и оригинальной литературы были уже налицо. Требовался лишь гениальный творец, который воспользовался бы этими элементами для более высоких целей. Таким гением был Пушкин. Но прежде чем мы перейдем к нему, необходимо остановиться на историке и беллетристе Карамзине, а также на поэте Жуковском, которые являются соединительным звеном между двумя эпохами.

Карамзин (1766-1826) своим монументальным трудом “История государства Российского” дал нашей литературе такой же толчок, какой великая война 1812 года дала национальной жизни. Он пробудил национальное самосознание и создал прочный интерес к таким вопросам, как история нации, созидание русского государства и выработка национального характера и учреждений. Но “История” Карамзина была реакционна по направлению: он был историком русского государства, а не русского народа: он был поэтом, воспевшим добродетели монархии и мудрость ее правителей, но он забывал о многовековой созидательной работе, совершенной неведомыми массами народа. Он совершенно не понял также те федеральные принципы, которые господствовали в России вплоть до XV столетия; и еще менее того ему были понятны обыденные, мирские начала, благодаря которым русский народ мог занять и колонизовать огромный материк. Для него история России являлась в форме правильного, органического развития монархии, начиная от первого появления скандинавских князей и вплоть до настоящего времени, и он занимался главным образом описанием деяний монархов, их побед и их усилий в деле созидания государства; но, как часто бывает с русскими писателями, примечания к его “Истории” были сами по себе историческим трудом. Они являлись богатым рудником, в котором были заключены сведения относительно источников русской истории, и они внушали заурядному читателю мысль; что ранние столетия средневековой России с ее независимыми городами-республикам и были гораздо более интересны в действительности, чем они были представлены в книге Карамзина*.

* В настоящее время обнаружено, что почти вся подготовительная работа, давшая возможность появления “Истории” Карамзина, была сделана Шлецером, Миллером и Штриттером, а также вышеупомянутым историком Щербатовым, взглядам которого Карамзин следовал в своей работе.

Вообще, Карамзин не был основателем исторической школы, но он успел показать русским читателям, что Россия обладает прошлым, достойным изучения. Кроме того, его труд был произведением литературного искусства, и, благодаря блестящему стилю, он приучил публику к чтению исторических работ. Первое издание восьмитомной “Истории” (3000 экз.) было распродано в 25 дней.

Нужно заметить, что влияние Карамзина не ограничивается его “Историей”. Его повести и “Письма русского путешественника” оказали на русскую литературную мысль гораздо более значительное влияние. В своих “Письмах” он старался ознакомить широкий круг русских читателей с продуктами европейской мысли, философии и политической жизни; он распространял гуманитарные взгляды, особенно ценные для России именно в то время, чтобы действовать как противовес печальным явлениям политической и общественной жизни; наконец, он установил живую связь между умственною жизнью нашей страны и Европы, Что касается до повестей Карамзина, то в них он является истинным последователем сентиментального романтизма; но надо помнить, что это литературное направление отвечало тогда потребностям времени как реакция против ложноклассической школы. В одной из своих повестей - “Бедная Лиза” (1792) - Карамзин описывал бедствия крестьянской девушки, которая влюбилась в дворянина, была брошена им и с горя утопилась в пруде. Крестьянская девушка, изображенная Карамзиным, конечно, не отвечает нашим теперешним реалистическим требованиям. Она говорит высоким слогом и вообще меньше всего похожа на крестьянку; но вся читающая Россия проливала слезы над страданиями “бедной Лизы”, и пруд, в котором автор утопил свою героиню, усердно посещался сентиментальными московскими юношами и девицами. Одним из источников одушевленного протеста против крепостного права, который мы найдем позднее в русской литературе, является, таким образом, между прочим и сентиментализм Карамзина.

Жуковский (1783-1852) был романтическим поэтом в самом истинном значении этого слова: он благоговейно поклонялся поэзии и вполне понимал ее облагораживающую силу. Его перу принадлежит не много оригинальных произведений, и он замечателен главным образом как переводчик, воссоздавший чудными стихами поэмы Шиллера, Уланда, Еердера, Байрона, Томаса Мура и др., а равным образом - “Одиссею”, индусскую поэму “Наль я Дамаянти” и песни западных славян. Красота этих переводов такова, что я сомневаюсь, существует ли в других литературах, включая даже особенно богатую хорошими переводами немецкую, равно прекрасные воспроизведения иностранных поэтов. При этом Жуковский не был переводчиком-ремесленником: он брал из других поэтов лишь то, что находило отзвук в его собственной природе и что он сам хотел бы воспроизвести в поэтической форме. Печальные размышления о неведомом, порывы вдаль, страдания любви и скорбь разлуки - все эти ощущения, пережитые самим поэтом, являются отличительными чертами его поэзии и отражают его собственную душевную жизнь. Нам может теперь не нравиться его ультра-романтизм, но не должно забывать, что в то время это литературное направление было, в сущности, призывом к пробуждению широких гуманитарных чувств, и с этой точки зрения было явлением прогрессивным. Поэзия Жуковского находила отзыв главным образом в женском чувстве, и, когда нам придется говорить о той роли, которую русские женщины, полувеком позже, сыграли в общем развитии страны, мы увидим, что поэтические призывы Жуковского не остались без влияния. Вообще Жуковский стремился пробудить лучшие стороны человеческой натуры. Лишь одна нота совершенно отсутствует в его поэзии: вы не найдете в ней призывов к свободе, обращений к гражданскому чувству. Такой призыв был сделан поэтом-декабристом Рылеевым.

ДЕКАБРИСТЫ

Император Александр I прошел через те же изменения мнений, что и его бабушка Екатерина II. Он получил образование под руководством республиканца Лагарпа и в начале царствования выступил как либеральный монарх, готовый дать России конституцию. Он действительно дал конституцию Польше и Финляндии и сделал первые шаги в этом направлении по отношению к России. Но он не осмелился затронуть крепостное право. Затем он понемногу подпал под влияние немецких мистиков, начал пугаться либеральных идей и передал управление страной в руки реакционеров самого худшего типа. В течение последних десяти с лишком лет его царствования Россией фактически правил Аракчеев - жестокий маньяк милитаризма, поддерживавший свое влияние у царя путем самой беззастенчивой лести и лицемерной набожности.

Условия, созданные подобным положением дед, несомненно, должны были вызвать отпор, тем более, что наполеоновские войны привели значительное количество русских в соприкосновение с Западной Европой. Кампании, сделанные в Германии, и занятие Парижа русскими войсками ознакомили многих офицеров с идеями свободы, все еще господствовавшими в французской столице, в то время как на родине начали приносить плоды работа Новикова и усилия масонов. Когда Александр I, подпав под влияние госпожи Крюднер и других германских мистиков, заключил в !815 году Священный союз с Германией и Австрией с целью подавления всех либеральных идей, в России начали формироваться тайные общества, - главным образом среди офицеров, имевшие своей задачей распространение либеральных идеи, уничтожение крепостного права и равенство всех перед законом, как первые необходимые шаги в деле освобождения страны от ига абсолютизма. Каждый, кому приходилось читать “Войну и мир” Толстого, вероятно, вспомнит Пьера и впечатление, произведенное на этого молодого человека его первой встречей с одним старым масоном. Пьер является верный изображением того типа многих молодых людей, которые позднее сделались известными под именем “декабристов”. Подобно Пьеру, они были проникнуты гуманитарными идеями; многие из них ненавидели крепостное право и стремились к введению конституционных гарантий; немногие в их среде (Пестель, Рылеев), отчаявшись в монархии, шли даже дальше, говоря о необходимости возвратиться к республиканскому федерализму древней России. Результатом этих либеральных течений было возникновение серьезных тайных обществ.

Известно, как закончился этот заговор. После внезапном смерти Александра I на юге России в Петербурге была принесена присяга его брату Константину, который был объявлен императором. Но когда, несколькими днями позднее, в столице сделалось известно, что Константин отказался от престола и что императором будет его брат Николай, причем о деятельности тайного общества уже сделан был донос полиции, заговорщики решили вступить открыто, на плошали, в бой - хотя бы и неравный. Это произошло 14 (26) декабря 1825 года, на Сенатской площади в С.-Петербурге. На призыв заговорщиков откликнулось лишь несколько сот солдат из различных гвардейских полков; они скоро были разбиты и разогнаны картечью. Пять человек из главных революционеров были повешены Николаем 1, а остальные, т.е. около сотни молодых людей, составлявших цвет русской интеллигенции, были сосланы на каторгу в Сибирь, где они и оставались до 185б года. Нетрудно себе представить все значение этой гибели стольких представителей интеллигенции - притом и стране, которая не отличалась богатством интеллектуальных сил. Даже в более цивилизованных странах Западной Европы внезапное исчезновение стольких людей, способных не только мыслить, но и действовать, явилось бы серьезною задержкою в деле прогресса страны. В России же исчезновение декабристов со сцены активной деятельности было просто гибельно, тем более что царствование Николаи I продолжалось целых тридцать лет, и за все эти годы каждая искра свободной мысли тушилась при первом ее появлении.

Одним из наиболее блестящих литературных представителей декабристов был Рылеев (1795-1826), принадлежавший к числу пяти повешенных Николаем I. Он получил хорошее образование и в 1814 году был уже офицером; таким образом, он был лишь несколькими годами старше Пушкина. Рылеев дважды посетил Францию, в 1814 и 1815 году, и по заключении мира был судьей в Петербурге. Его ранние литературные произведения - ряд “дум” или баллад, в которых воспевались различные деятели русской истории, - отличались патриотическим характером, но и в этих юношеских произведениях уже можно было подметить свободолюбивые тенденции поэта. Цензура не пропустила этих “дум”, по они ходили по всей России в рукописях. Их поэтическая ценность невелика; но уже следующая поэма Рылеева, “Войнаровский”, и в особенности некоторые отрывки его неоконченных поэм (“Наливайко”) обнаруживают в нем незаурядное поэтическое дарование, которое и было признано близким другом Рылеева, Пушкиным. К сожалению, поэма “Войнаровский” была до сих пор неизвестна в Западной Европе. В ней рисуется борьба Украины, стремившейся при Петре I возвратить свою независимость. Когда русский царь был занят упорной борьбой с великим северным полководцем, Карлом ХII, украинский гетман Мазепа решил соединиться с Карлом против Петра, с целью освободить спою родину от русского ига. Карл ХII, как известно, был разбит под Полтавой и вместе с Мазепой бежал в Турцию. Войнаровский, молодой украинский патриот, друг Мазепы, был взят в плен и сослан в Сибирь. Там, в Якутске, его посетил историк Миллер, и Рылеев, воспользовавшись этим историческим обстоятельством, заставляет Войнаровского рассказать историю своей жизни немецкому исследователю. Картины сибирской природы в Якутске, которыми начинается поэма; подготовления к войне в Малороссии и caмая война; бегство Карла XII и Мазепы; наконец, страдания Войнаровского в Якутске, когда его молодая жена прибыла в эту страну изгнании и скоро угасла там, - все эти сцены изображены сильно и ярко, причем некоторые стихи, по простоте и вместе с тем красоте образов, вызывали восхищение даже такого ценителя, каким был Пушкин. В каждом новом поколении русских читателей эта поэма продолжает вызывать все ту же любовь к свободе и ненависть к угнетению.

Глава II

ПУШКИН - ЛЕРМОНТОВ

Пушкин: Красота формы - Пушкин и Шиллер. - Его юность; изгнание; позднейшая деятельность и смерть. - Волшебные сказки; “Руслан и Людмила”. - Лирика. - “Байронизм”. - Драматические произведения. - “Евгений Онегин”. - Лермонтов: Пушкин или Лермонтов? - Его жизнь: Кавказ; поэзия природы. - Влияние Шелли. - “Демон”. - “Мцыри”. - Любовь к свободе. - Смерть. - Пушкин а Лермонтов как прозаики. - Другие поэты и романисты той же эпохи.

ПУШКИН: КРАСОТА ФОРМЫ

Английские читатели до некоторой степени были когда-то знакомы с Пушкиным. Просматривая ценную коллекцию журнальных статей, относящихся к русским писателям, которая была предоставлена в мое распоряжение проф. Кулиджем (Кембриджского университета, в штате Массачусетс), я нашел, что в 1832 году и позднее, в 1845 году, о Пушкине упоминалось как о писателе более или менее известном в Англии, причем в журналах давались даже переводы некоторых из его лирических произведений. Позднее о Пушкине до известной степени позабыли в самой России, а тем более за границей, и вплоть до настоящего времени в английской литературе не имеется перевода его произведений, достойного великого поэта. Во Франции, напротив, - благодаря Тургеневу и Просперу Мериме, который видел в Пушкине одного из великих мировых поэтов, - а равным образом и в Германии все главные произведения русского поэта знакомы литературно образованным людям в хороших переводах, причем некоторые из них отличаются не только точностью, но и поэтической красотой. Должно заметить, впрочем, что в массе читающей публики русский поэт, за исключением его родной страны, очень мало известен.

Легко понять, почему Пушкин не успел сделаться любимцем западноевропейских читателей. Его лирические произведения - неподражаемы: они могли быть написаны лишь великим поэтом. Его самое крупное произведение в стихах, “Евгении Онегин”, отличается таким блеском и легкостью стиля, таким разнообразием и живописностью образов, что его можно рассматривать как единственное в своем роле произведение в европейской литературе. Его пересказы в стихах русских народных сказок вызывают восхищение читателя. Но, за исключением его поздних произведений в драматическом стиле, в поэзии Пушкина нет тех глубоких и возвышенных идей, которые так характерны для Гете, Шиллера, Шелли, Байрона, Броунинга или Виктора Гюго. Необыкновенное изящество, простота и выразительность образов, необычайное умение владеть формой, - короче говоря., красота формы, а не красота идеи, отличают поэзию Пушкина. Но люди ищут в поэзии более всего высоких вдохновений, благородных идей, которые делали бы их лучшими. А этого у Пушкина мало. При чтении пушкинских стихов русскому читателю постоянно приходится восклицать: “Как чудно это сказано! Нельзя, невозможно подыскать другого более красивого или более точного выражения”. По красоте формы Пушкин действительно стоит не ниже самых величайших поэтов. Он является, несомненно, великим поэтом в его способе описания самых незначительных мелочей повседневной жизни, в разнообразии человеческих чувств, нашедших место к его поэзии, в изящном выражении различных оттенков любви и, наконец, в яркой индивидуальности всех его произведений.

Чрезвычайно интересно сравнить лирику Пушкина и Шиллера. Оставляя, в стороне величие и разнообразие сюжетов, которых касался Шиллер, и сравнивая лишь те поэтические произведении обоих поэтов, в которых оба говорят о самих себе, читатель, уже при чтении этих произведений, приходит в заключение, что Шиллер как личность по глубине мысли и философскому миропониманию стоит несравненно выше, чем блестящий, до известной степени избалованный, и поверхностный ребенок, каким был Пушкин. Но в то же самое время индивидуальность Пушкина более глубоко отразилась на его произведениях. Пушкин был полон жизненной энергии, и его личность отражалась на всем, что он писал: в каждой строке его стихов вы чувствуете напряженное биение горячо чувствующего сердца. Сердце Пушкина менее симпатично, чем сердце Шиллера, но зато читателю удается заглянуть в него глубже. Даже в своих лучших произведениях Шиллер не превосходит нашего поэта выражением чувств или большим разнообразием формы. В этом отношении, несомненно, Пушкина можно поставить наряду с Гете.

Пушкин родился в аристократической семье, в Москве. С материнской стороны в его жилах текла африканская кровь: его мать, прекрасная креолка, была внучкой абиссинского негра, состоявшего на службе у Петра Великого. Его отец был типическим представителем дворянства того времени: растративши крупное состояние, он жил “спустя рукава”, устраивая балы и пикники, причем в его доме даже не во всех комнатах была мебель. Большой любитель полуфилософских споров, основанием которых служили сведения, только что почерпнутые из кого-нибудь из французских энциклопедистов, отец Пушкина любил также сводить в своем доме всевозможные тогдашние литературные знаменитости, русские и французские, которым случалось быть проездом в Москве.

Бабушка Пушкина и его старуха няня были во время детства будущею поэта его лучшими друзьями. Им он обязан удивительным мастерством русского языка: от своей няни, с которой позже он засиживался до поздней ночи во время подневольною пребывания, по приказу полиции, в наследственной псковской деревушке, он унаследовал то поразительное знакомство с русской народной поэзией и тот чисто русский способ выражения, которые придали его стихам и прозе глубоко национальный характер. Таким образом, косвенным путем мы обязаны этим двум женщинам созданием того легкого гибкого литературного языка, который был введен Пушкиным в нашу литературу.

Молодой поэт получил образование в Царскосельском лицее, и еще до выхода из школы он уже пользовался репутацией замечательного стихотворца, в котором Державин признавал более чем последователя и которому Жуковский подарил свой портрет с надписью: “Ученику - от побежденного учителя”. К несчастью, страстная натура увлекла поэта от литературных кружков и политических течений, с которыми были связаны его лучшие друзья - декабристы Пущин и Кюхельбекер, - в омут ленивой, бессмысленной жизни, которую вели тогдашние аристократы, и он бесплодно растрачивал свою жизненную энергию в оргиях. Изображение некоторых только сторон этой пустой мелкой жизни можно найти в некоторых главах “Евгения Онегина”.

Будучи в дружеских отношениях с теми, которые несколькими годами позднее выступили врагами самодержавия и крепостного права на Сенатской площади в Петербурге, Пушкин написал “Оду на свободу” и несколько мелких поэтических произведений, дышащих ярко-революционным духом, а также ряд. эпиграмм, направленных против тогдашних властителей России. Вследствие этого в 1820 году, когда Пушкину было всего двадцать лет, его отправили в ссылку в Кишинев, захолустный тогда городок недавно присоединенной Бессарабии, где поэт вел разгульную жизнь и однажды даже странствовал с цыганским табором. К счастью, ему было разрешено выехать из этого пыльного и скучного городка и сделать, в обществе привлекательной и образованной семьи Раевских, путешествие по Крыму и Кавказу; результатом этого путешествия явились некоторые из лучших лирических произведений Пушкина.

В 1824 году, когда поэт своим поведением сделал дальнейшее пребывание в Одессе невозможным (а может быть, и потому, что боялись его побега в Грецию, к Байрону), ему было приказано возвратиться во внутреннюю Россию и поселиться в его маленьком имении, Михайловском, в Псковской губернии, - где им и были написаны его лучшие произведения. В этой деревушке он был 14 декабря 1825 года, когда в Петербурге вспыхнуло восстание, и только благодаря этому он не попал в Сибирь. Подобно многим из своих друзей-декабристов, он успел сжечь свои бумаги, прежде чем они попали в руки тайной полиции.

Вскоре после этого Пушкину было разрешено возвратиться в Петербург: Николай I взял на себя самого цензуру его произведений и позднее сделал его камер-юнкером. Бедному Пушкину, таким образом, приходилось вести жизнь мелкого чиновника при Зимнем дворце, и он от всей души ненавидел эту жизнь. Придворная знать и бюрократий никогда не могли простить ему того обстоятельства, что он, не принадлежа к их кругу, считался таким великим человеком в России; жизни Пушкина постоянно отравлялась мелочными уколами, наносимыми завистливой придворной чернью. В довершение он имел несчастье жениться на красавице, которая совершенно не в состоянии была оценить его гений. В 1837 году он дрался на дуэли из-за красавицы жены и был убит тридцати семи лет от роду. Одним из самых ранних произведений Пушкина, написанным почти немедленно по выходе из лицея, была поэма “Руслан и Людмила” - волшебная сказка, написанная прекрасными стихами. Действие поэмы происходит в той волшебной стране, где: “У лукоморья дуб зеленый; златая цепь на дубе том: и днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом; идет направо - песнь заводит, налево - сказку говорит”. Поэма открывается описанием свадьбы героини, Людмилы; долгий свадебный пир наконец закончен, и Людмила удаляется со своим молодым супругом; но внезапно наступает мрак, слышны громовые раскаты, и во время этой бури Людмила исчезает. Она унесена страшным волшебником, Черномором, который представляет в народной поэзии отголосок воспоминаний о набегах диких кочевников из черноморских степей. Злосчастный муж, а также трое других молодых людей, добивавшихся раньше руки Людмилы, седлают коней и отправляются в поиски за исчезнувшей красавицей. Их приключения и составляют содержание поэмы, в которой трогательный элемент все время переплетается с забавным. После многих приключений Руслан наконец находит свою Людмилу, и все оканчивается к общему удовольствию, как это всегда бывает в народных сказках *.

* Великий русский композитор Глинка воспользовался поэмой Пушкина для создания своей оперы “Руслан и Людмила”, в которой для характеристики различных героев употреблены русские, финские, турецкие и восточные мотивы.

Таково несложное содержание поэмы. Это было вполне юношеское произведение, а между тем оно оказало огромное влияние на всю тогдашнюю литературу. Господствовавший до того времени ложноклассицизм получил удар, от которого никогда уже не оправился. Поэма читалась нарасхват: из нее заучивали целые страницы, и с этою волшебною сказкою создавалась наша современная русская литература, - полная простоты, реальная в своих описаниях, скромная в фабуле, сдержанная в образах, глубоко искренняя и с легким оттенком юмора. Трудно себе представить большую простоту стиха, чем та, которой Пушкин достиг уже в этой поэме. Достаточно сказать, что стихи этой поэмы отличаются чарующей музыкальностью и в то же время вся поэма написана самым простым разговорным языком, в котором вовсе нет устарелых или малоупотребительных слов, к сожалению, слишком часто еще встречающихся в английской поэзии.

Появление “Руслана и Людмилы” вызвало громы из лагеря псевдоклассиков. Нужно только вспомнить обо всех этих “Дафнисах” и “Хлоях”, наполнявших тогдашнюю поэзию, о напыщенных жреческих позах, в которые становились тогдашние поэты при обращении к публике, - чтобы понять, как была оскорблена вся ложноклассическая школа. Тут вдруг явился поэт, который пренебрегал всеми ее заветами!.. Он выражал свои мысли в прекрасных образах, не прибегая к излюбленным псевдоклассическим украшениям; он вводил в поэзию самый обычный разговорный язык и осмеливался выступить в литературе с какой-то сказкой, годной лишь для детей! Пушкин одним ударом рассекал путы ложноклассицизма, которыми была скована до тех пор литература.

Сказки, которых Пушкин наслушался от старушки няни, послужили материалом не только для его первой поэмы, но и для целого ряда народных сказок, стихи которых отличаются такой удивительной простотой и безыскусственностью, что, как только вы произнесете из них два или три слова, вы чувствуете, что остальные сами напрашиваются на язык. Иных слов употребить - невозможно; иначе рассказать - нельзя. “Ведь именно так надо рассказывать сказки!” - восклицали восхищенные читатели, и битва с ложноклассицизмом была выиграна раз навсегда.

Та же простота и искренность выражения характеризуют и все позднейшие произведения Пушкина. Он не отступал от нее даже тогда, когда касался так называемых возвышенных предметов; он остался верен ей и в самых страстных и в философских монологах своих позднейших драм. Это делает Пушкина особенно трудным для перевода на английский язык, так как в английской литературе XIX века Вордсворт является единственным поэтом, отличающимся той же простотой. Но, в то время как Вордсворт проявил эту простоту главным образом в описаниях изящных и спокойных английских ландшафтов или сельской жизни, Пушкин говорил с той же простотой о человеческой жизни вообще, и его стихи текут так же легко, как проза; они свободны от искусственных украшений, даже тогда, когда он описывает самые бурные человеческие страсти. В его презрении ко всякому преувеличению и ко всему театральному, ходульному, в его решимости не иметь ничего общего с “разрумяненным трагическим актером, махающим мечом картонным”, он был истинно русским, и он помог, в сильной степени, русской литературе и русской сцене развить тот вкус к простоте и искренности в выражении чувств, образцы которых мы встретим так часто на страницах этой книги.

Главная сила Пушкина была в его лирической поэзии, а основной нотой этой поэзии была у него любовь. Тяжелые противоречия между идеалом и действительностью, от которых страдали люди более глубокие, вроде Гете, Байрона или Гейне, были незнакомы Пушкину. Он отличался более поверхностной натурой. Надо, впрочем, сказать, что вообще западноевропейский поэт обладал таким наследством, какого у русского тогда еще не было. Каждая страна Западной Европы прошла через периоды великой народной борьбы, во время которых затрагивались в глубокой форме самые важные вопросы человеческого развития. Великие политические столкновения вызывали яркие и глубокие страсти; они создавали трагические положения; они побуждали к творчеству в высоком, возвышенном направлении. В России же крупные политические и религиозные движения, имевшие место в XVII и XVIII веках, как, например, пугачевщина, были восстаниями крестьян, в которых образованные классы не принимали участия. Вследствие всего этого интеллектуальный горизонт русского поэта неизбежно сужен. Есть, однако, в человеческой природе нечто такое, что всегда живет и всегда находит отклик в человеческом сердце. Это - любовь; и Пушкин. в своей лирической поэзии, изображал любовь в таких разнообразных проявлениях, в таких истинно прекрасных формах и с таким разнообразием оттенков, что в этой области нет поэта равного ему. Кроме того, он часто выказывал такое утонченное, высокое отношение к любви, что это отношение оставило такой же глубокий след в позднейшей русской литературе, какой изящные типы женщин Гете оставили в мировой словесности. После ноты, взятой Пушкиным, для русского поэта становилось невозможным относиться к любви менее серьезно.

В России Пушкина часто называли русским Байроном. Но это сравнение едва ли справедливо. Он, несомненно, подражал Байрону в некоторых своих произведениях; но это подражание - по крайней мере в “Евгении Онегине” - вылилось в блестящее оригинальное произведение. На Пушкина, несомненно, произвел глубокое впечатление горячий протест Байрона против “накрахмаленной добродетели” Европы, и было время, когда Пушкин, если бы ему удалось вырваться из России, вероятно, присоединился бы к Байрону в Греции.

Но вследствие поверхностности характера Пушкин не мог понять, а тем менее разделять той глубокой ненависти и презрения к послереволюционной Европе, которая сжигала сердце Байрона. Пушкинский “байронизм” был поверхностным, и, хотя русский поэт всегда был готов бравировать “порядочное” общество, ему не была знакома ни та тоска но свободе, ни та ненависть к лицемерию, которые воодушевляли Байрона.

Вообще, сила Пушкина лежала не в возвышенном или свободолюбивом поэтическом призыве. Его эпикурейство, его воспитание, полученное oт французских эмигрантов, и его жизнь среди распушенного высшего петербургского общества - были причиной того, что великие вопросы, назревавшие в тогдашней русской жизни, оставались в значительной мере чужды его сердцу. Вследствие этого к концу своей недолгой жизни он уже расходился с теми из своих читателей, которые считали недостойным поэта восхищаться военной силой России, после того как войска Николая II раздавили Польшу, - и находили, что описывать прелести зимнего сезона скучающих бар в Петербурге - еще не значит описывать русскую жизнь, в которой ужасы крепостного права и абсолютизма с каждым голом становились невыносимее.

Главная заслуга Пушкина была в том, что он в несколько лет сумел создать русский литературный язык и освободить литературу от того театрального напыщенного стиля, который раньше считался необходимой оболочкой всякого литературного произведения. Пушкин был велик в области поэтического творчества: он обладал гениальной способностью описывать самые обыденные вещи и эпизоды повседневной жизни или самые простые чувства обыденных людей таким образом, что читатель, в свою очередь, снова переживал их. В то же время при помощи самых скудных материалов он мог воссоздать минувшую жизнь, воскрешать целые исторические эпохи, и в этом отношении лишь Лев Толстой может быть поставлен наравне с ним. Затем, сила Пушкина была в его глубоком реализме - том реализме, понимаемом в лучшем смысле слова, которого он был родоначальником и который, как мы увидим позже, сделался впоследствии отличительной чертой всей русской литературы. Наконец, сила его - в широких гуманитарных взглядах, которыми проникнуты его лучшие произведения, в его жизнерадостности и в его уважении к женщине. Что же касается красоты формы, то его стихи отличаются такой “легкостью”, что прочтенные два-три раза они тотчас запечатлеваются в памяти читателя. Теперь, когда они проникли в глушь русских деревень, этими стихами наслаждаются уже миллионы крестьянских детей, - после того как ими восхищались такие утонченные философские поэты, как Тургенев.

Пушкин пробовал также свои силы в драме, и, насколько можно судить по его последним произведениям (“Каменный гость” и “Скупой рыцарь”), он, вероятно, достиг бы крупных результатов и в этой области поэтического творчества, если бы его жизнь не пресеклась так рано. Его “Русалка”, к сожалению, оказалась незаконченной, но о драматических ее качествах можно судить по той потрясающей драме, которую она представляет в опере Даргомыжского. Историческая драма Пушкина “Борис Годунов”, действие которой происходит во времена Дмитрия Самозванца, заключает в себе несколько замечательных сцен, выдающихся - одни по юмору, а другие - по тонкому анализу чувств; но в общем это произведение вернее назвать драматической хроникой, чем драмой. Что же касается “Скупого рыцаря”, то это произведение указывает на замечательную силу уже созревшего таланта: некоторые места этих драматических сцен достойны пера Шекспира. “Каменный гость”, в котором удивительно воспроизведен дух Испании, дает читателю лучшее понятие о типе Дон-Жуана, чем какое-либо изображение того же типа в других литературах; в общем это произведение имеет все качества первоклассной драмы, и в нем сеть действительно проблески гениальности.

К концу короткой жизни поэта в его произведениях начинают появляться признаки более глубокого жизнепонимания. Пустота жизни высших классов, очевидно, приелась ему, и, когда он начал писать историю великого крестьянского восстания, поднятого Пугачевым во времена царствования Екатерины II, он начал понимать и сочувственно относиться к внутренней жизни русского крестьянства. Он начал смотреть шире и глубже на народную жизнь. Но эта пора развития его гения была внезапно прервана прежде временной смертью. Он, как мы сказали раньше, был убит на дуэли человеком, принадлежавшим к тогдашнему “высшему обществу” Петербурга.

Наиболее популярным из произведений Пушкина остался его роман в стихах “Евгений Онегин”. По форме он очень напоминает “Чайльд Гарольда” Байрона, но содержание его чисто русское, и в нем мы имеем едва ли не лучшее описание русской жизни в столицах и в маленьких дворянских поместьях. Композитор Чайковский воспользовался сюжетом и текстом “Евгения Онегина” для оперы того же названия, пользующейся большим успехом на русской сцене. Герой романа, Онегин, является типическим представителем общества той эпохи. Он получил самое поверхностное образование от французского учителя - бывшего эмигранта - и от гувернера немца; вообще, он учился “чему-нибудь и как-нибудь”. Девятнадцати лет он делается собственником крупного состояния - т.е. владыкой крепостных крестьян, о которых он ничуть не заботится, - и, как подобает, погружается в жизнь тогдашнего петербургского “света”. Его день начинается очень поздно чтением массы приглашений на обеды и ужины, балы и маскарады. Он, конечно, постоянный посетитель театра, в котором балет предпочитает неуклюжим драматическим произведениям тогдашних русских драматургов: значительную часть дня он проводит в модных ресторанах, а ночи - на балах, где он играет роль разочарованного молодого человека, утомленного жизнью, и вообще старается покрасивее завернуться в плащ байронизма. Вследствие различных причин ему приходится провести лето в собственном имении, где в близком соседстве живет молодой поэт, Ленский, получивший образование в Германии и полный германского романтизма. Они делаются большими друзьями и заводят знакомство с семьей помещика, живущей по соседству. Глава этой семьи - старуха мать - превосходно изображена Пушкиным. Ее две дочери, Татьяна и Ольга, не сходны по характерам; Ольга - безыскусственная, жизнерадостная девушка, не задумывающаяся над какими бы то ни было вопросами, и молодой поэт влюбляется в нее; любовь эта должна закончиться браком. Татьяна же - поэтическая девушка, и Пушкин положил всю силу своего таланта, чтобы изобразить ее как идеальную женщину: интеллигентную, мыслящую и воодушевленную неясными стремлениями к чему-то лучшему. чем та прозаическая жизнь, которую ей приходится влачить. Онегин производит на нее с первых же дней знакомства глубокое впечатление: она влюбляется в него; но Онегин, одержавший столько побед в высших кругах столицы и носящий теперь маску разочарования, не обращает никакого внимания на наивную любовь бедной деревенской девушки. Она пишет ему, и в письме с большой откровенностью и в самых, патетических выражениях говорит ему о своей любви; но молодой хлыщ не находит ничего лучшего, как прочесть ей нотацию о ее необдуманности, и, кажется, находит великое удовольствие, поворачивая нож в нанесенной им ране. В то же самое время на одном из деревенских балов Онегин, разжигаемый каким-то бесом, начинает ухаживать самым вызывающим образом за другой сестрой, Ольгой. Молодая девушка восхищена вниманием мрачного героя, и в результате Ленский вызывает Онегина на дуэль. Отставной офицер, старый дуэлист, замешивается в дело, и Онегин, - который, несмотря на высказываемое им якобы презрение к общественному мнению, очень дорожит мнением даже местного деревенского общества, - принимает вызов. Он убивает своего друга-поэта на дуэли и принужден уехать из своего имения. Проходит несколько лет. Татьяна, оправившись от болезни, отправляется однажды в деревенский дом Онегина и вступает в дружбу со старушкой ключницей; она проводит затем целые месяцы в чтении книг из библиотеки Онегина. Но жизнь потеряла для нее свою прежнюю прелесть; уступая уговорам матери, она уезжает в Москву и там выходит замуж за старика генерала. Замужество приводит ее в Петербург, где она играет выдающуюся роль в придворных кружках, и в этой новой обстановке она опять встречается с Онегиным, который едва узнает свою деревенскую Таню, ставшую теперь блестящей светскою дамою, и безумно влюбляется а нее. Она не обращает на него внимания и оставляет его письма без отпета. Наконец он является о ее дом, улучив удобный час, и застает Татьяну за чтением его писем, причем глаза ее полны слезами. Онегин произносит пламенное признание в любви, и на это признание Татьяна произносит монолог, отличающийся удивительной красотой. Целое поколение русских женщин плакало над этим монологом, читая известные строки: “Онегин, я тогда моложе, я лучше, кажется, была, и я любила вас”. Но любовь деревенской девушки не представляла ничего привлекательного для Онегина.

……Что ж ныне
Меня преследуете вы?
Зачем у вас я на примете?
Не потому ль, что в высшем свете
Теперь являться я должна,
Что я богата и знатна.
Что муж в сраженьях изувечен.
Что нас за то ласкает двор?
Не потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми был замечен
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную честь?

Татьяна продолжает:

А мне. Онегин, пышность эта -
Придворной жизни мишура,
Мои успехи в вихре света,
Мой модный дом и вечера, -
Что в них? Сейчас отдать я рада
Всю эту ветошь маскарада,
Весь этот блеск, и шум, и чад
За полку книг, за дикий сад,
За наше бедное жилище,
За те места, где в первый раз,
Онегин, видела я вас.
Да за смиренное кладбище.
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедной нянею моей.

Она просит Онегина оставить ее:

Я вас люблю (к чему лукавить?).
Но я другому отдана. -
Я буду век ему верна.

Сколько тысяч молодых русских женщин позднее повторяли эти стихи и говорили самим себе: “О, как охотно мы бы отдали все эти наряды, весь маскарад роскошной жизни за полку книг, за жизнь в деревне среди крестьян, вблизи могилы старухи няни в нашей деревне!* И сколько из них ушло в деревню. Позднее мы встретим тот же тип русской девушки в ее дальнейшем развитии в романах Тургенева и в русской жизни. Предугадавши это явление, Пушкин действительно был великим поэтом.

ЛЕРМОНТОВ. ПУШКИН ИЛИ ЛЕРМОНТОВ

Рассказывают, что, когда Тургенев встречался со своим близким другом, Кавелиным, - симпатичным философом и выдающимся писателем по историко-юридическим и общественным вопросам, - они часто начинали спор: “Пушкин или Лермонтов?”. Тургенев, как известно, считал Пушкина не только одним из величайших поэтов, но и одним из величайших художников, в то время как Кавелин утверждал, что Лермонтов, в его лучших произведениях, стоит как художник немногим ниже Пушкина, но что в то же время его вдохновение имеет более высокий полет. Если прибавить, что литературная карьера Лермонтова продолжалась всего восемь лет, - он был убит на дуэли, когда ему было всего двадцать шесть лет, - громадный талант юного поэта и лежавшая пред ним блестящая будущность очевидны для всякого.

В жилах Лермонтова текла шотландская кровь. Основателем фамилии был шотландец, Джордж Лермонт (George Lermonth), который, с шестьюдесятью шотландцами и ирландцами, вступил на службу, сначала Польши, а потом (в 1613 году) России. Жизнь поэта остается до сих пор, в сущности, мало исследованной. Несомненно, что его детство и юношеские годы не были счастливы. Его мать любила поэзию и, кажется, сама писала стихи; но он потерял ее, когда ему было всего три года, а ей двадцать один. Его бабушка с материнской стороны, аристократка, отняла его от отца, бедного армейского офицера, которого ребенок обожал, и дала ему образование, тщательно охраняя его от каких-либо сношений с отцом. Ребенок был очень талантлив и уже в четырнадцатилетнем возрасте начал писать стихи и поэмы - сначала по-французски (подобно Пушкину), а позднее - по-русски. Шиллер и Шекспир, а с шестнадцати лет - Байрон и Шелли были его любимыми поэтами. Шестнадцати лет Лермонтов поступил в Московский университет, оттуда, впрочем, в следующем году был исключен за участие в демонстрации против одного скучного профессора. Тогда он поступил в военную школу в Петербурге, откуда восемнадцати лет вышел в офицеры.

Молодым человеком, двадцати двух дет, Лермонтов внезапно получил широкую известность, благодаря своему стихотворению “На смерть Пушкина” (1837). Великий поэт, поклонник свободы и враг притеснения, сразу обнаружился в этом полном страстного гнева произведении молодого писателя; в нем особенно могущественны заключительные стихи:

А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, гения и славы палачи!
Таитесь вы под сению закона:
Пред вами суд и правда - все молчи!
Но есть и божий суд, наперсники разврата;
Есть грозный судия. Он ждет:
Он недоступен звону злата,
И мысли и дела Он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!

Спустя несколько дней весь Петербург, а вскоре и вся культурная Россия знали эти стихи наизусть; они расходились в тысячах рукописных копий.

За этот страстный крик оскорбленного сердца Лермонтов немедленно поплатился ссылкой. Только благодаря вмешательству могущественных друзей, он не попал в Сибирь. Его перевели из гвардейского полка, в котором он служил, в армейский полк на Кавказе.

Лермонтов уже раньше был знаком с Кавказом: он посетил его десятилетним ребенком, и это первое посещение оставило в его душе неизгладимые следы. Попав туда снова, он еще более был поражен величием кавказской природы. Надо сказать, что Кавказ - одна из самых красивых областей земного тара. От моря до моря проходит цепь гор, более высоких, чем Альпы, и их склоны покрыты и окружены бесконечными лесами, садами и степями, причем теплый южный климат, а также сухость и прозрачность воздуха - в значительной степени усиливают природную красоту гор. Покрытые снегом гиганты видны за многие десятки верст, и грандиозность горной цепи производит такое впечатление, какого невозможно получить где бы то ни было в других частях Европы. Значительно усиливает красоту хребта полутропическая растительность, одевающая горные склоны, на которых гнездятся деревушки с их каменными башнями, придающими туземным поселениям воинственный вид: все это купается в блистающих солнечных лучах Востока и населено расой, принадлежащей к красивейшим в Европе. Наконец, в то время, когда Лермонтов попал на Кавказ, горцы с поразительной храбростью боролись против русского вторжения, грудью защищая каждую долину в родных горах.

Вся красота природы Кавказа отразилась в поэзии Лермонтова, притом в такой форме, что ни в одной другой литературе не найдется описаний природы более прекрасных, производящих такое же глубокое впечатление на читателя, и вместе с тем так верных действительности. Боденштедт, немецкий переводчик и личный друг Лермонтова, хорошо знакомый с Кавказом, был вполне прав, когда заметил, что картины Лермонтова могут заменить целые тома географических описаний. Действительно, можно прочесть много томов, посвященных описанию Кавказа, и все-таки они не смогут придать новых конкретных черт к тем чертам, которые запечатлеваются в уме после чтения поэм Лермонтова. Тургенев, говоря о Пушкине, приводит сделанное Шекспиром (в “Короле Лире”) описание моря со скал Дувра, указывая на это описание как на высший образец природоописательной поэзии. Я должен, однако, сказать, что на меня это описание не производит сильного впечатления. Прием, состоящий в том, чтобы сосредоточить внимание на мелких деталях. - не удовлетворяет меня, так как картина Шекспира вовсе не передает ни безбрежности моря, открывающейся с высоты Дуврских скал, ни - еще менее того - поразительного богатства цветов, переливающихся на далеких волнах в солнечный день. Понятие о высоте скал - дано, но моря нет в этой картине. Изображения природы в произведениях Лермонтова свободны от всякого подобного упрека. Боденштедт совершенно справедливо заметил, что Лермонтов своими картинами природы Кавказа удовлетворяет в одинаковой степени как натуралиста, так и художника. Описывает ли он гигантскую цепь гор, где взгляд теряется здесь - в снежных облаках, там - в неизмеримых пропастях узких расселин; упоминает ли он о какой-нибудь детали, - например, о горном потоке, о бесконечных лесах, о веселых, покрытых цветами долинах Грузии, или же о группах легких облаков, гонимых сухим ветром Северного Казказа, - описание его всегда настолько верно природе, что перед читателем возникает картина, полная живых красок, и в то же время она окружена поэтической атмосферой, благодаря которой чувствуется свежесть этих гор, аромат их лесов и лугов, чистота горного воздуха. И все это сказано в стихах, отличающихся поразительной музыкальностью. Стихи Лермонтова, если и не отличаются “легкостью” стихов Пушкина, часто бывают более музыкальны: они звучат как чудная мелодия. Русский язык вообще мелодичен, но в стихах Лермонтова он достигает мелодичности итальянского языка.

В интеллектуальном отношении Лермонтов, пожалуй, стоит ближе всего к Шелли. Автор “Скованного Прометея” произвел на него глубокое впечатление; но тем не менее Лермонтов не пытался подражать Шелли. В самых ранних своих произведениях он подражал Пушкину и пушкинскому байронизму, но он вскоре уже вышел на собственную дорогу. Можно только сказать, что ум Лермонтова, как и ум Шелли, занимали великие проблемы Добра и Зла, борющихся между собою и в сердце человека, и во вселенной. Подобно Шелли среди поэтов и Шопенгауэру среди философов, Лермонтов чувствовал необходимость пересмотра современных начал нравственности, которая так настоятельно сказывается в настоящее время. Эта сторона его поэзии нашла выражение в двух поэмах - “Демон” и “Мцыри”. дополняющих одна другую. В первой из них изображается пламенная душа, порвавшая с землей и с небом и смотрящая с презрением на всех поглощенных мелкими страстями. Изгнанник из рая, Демон ненавидит человеческие добродетели. Он знает, как мелки страсти людей, и глубоко презирает их. Любовь этого Демона к грузинской девушке, которая скрывается в монастырь и умирает там, - можно ли было выбрать более фантастический сюжет, ничего не имеющий общего с реальной жизнью? А между тем при чтении поэмы постоянно поражаешься невероятным богатством чисто реальных конкретных описаний, всегда одинаково прекрасных - как в отдельных сценах, так и в анализе многоразличных оттенков человеческих чувств. Танец девушки в ее грузинском замке перед венчанием; встреча ее жениха с разбойниками и его смерть; быстрый бег его верного коня; страдания невесты в монастыре, и даже любовь Демона и каждое его движение, - описаны с истинным реализмом, в высшем значении этого слова; с тем реализмом, который Пушкин навсегда утвердил в русской литературе.

“Мцыри” - это вопль юной души, стремящейся к свободе. Мальчик, взятый из горной черкесской деревушки, воспитан в маленьком русском монастыре. Монахи думают, что они успели убить в нем все человеческие чувства и стремления; но мечтой мальчика остается - хотя бы раз, хотя бы на один только миг - повидать снова родные горы, где его сестры пели вокруг его колыбели; прижать свою пылающую грудь к сердцу человека, который бы не был для него чужим. Однажды ночью, когда ревет страшная буря и монахи в страхе молятся, собравшись в церкви, ему удается убежать из монастыря, и он в течение трех дней блуждает по лесам. Наконец-то, в первый раз в своей жизни, он наслаждается несколькими моментами свободы и чувствует в себе всю энергию и всю силу юности. Он говорит впоследствии: “О, я как брат обняться с бурей был бы рад! Глазами тучи я следил, руками молнии ловил”. Но, будучи экзотическим цветком, ослабленный воспитанием, он не может найти пути в родную страну. Он заблудился в лесах, простирающихся на сотни верст кругом, и через несколько дней его, полумертвого, находят недалеко от монастыря. Он умирает от ран, нанесенных ему во время борьбы с барсом.

Он говорит старику монаху, ухаживающему за ним:

Меня могила не страшит:
Там, говорят, страданье спит
В холодной вечной тишине
Но с жизнью жаль расстаться мне.
Я молод, молод. знал ли ты
Разгульной юности мечты?
Или не знал, или забыл.
Как ненавидел и любил?
Как сердце билося живей
При виде солнца и полей
С высокой башни угловой,
Где воздух свеж, и где порой
В глубокой скважине стены,
Дитя неведомой страны. Прижавшись, голубь молодой
Сидит, испуганный грозой?
Пускай теперь прекрасней свет
Тебе постыл: ты слаб, ты сед,
И от желании ты отвык.
Что за нужда? Ты жил, старик!
Тебе есть в мире что забыть.
Ты жил - я также мог бы жить!

И он рассказывает о красоте природы, которую он видел во время своего побега, о своем безумном восторге при чувстве свободы, о борьбе с барсом:

Ты хочешь знать, что делал я
На воле? Жил - и жизнь мои
Без этих трех блаженных дней
Была б печальней и мрачней
Бессильной старости твоей.

Демонизм или пессимизм Лермонтова не был пессимизмом отчаяния. Это был могущественный протест против всего низменного в жизни, и в этом отношении его поэзия оставила глубокие следы на всей последующей русской литературе. Его пессимизм был раздражением сильного человека, видящего вокруг себя лишь слабых и низких людей. Одаренный врожденным чувством красоты, не могущей существовать вне Правды и Добра, и в то же время окруженный, - особенно в светском обществе, в котором он вращался и на Кавказе, - людьми, которые не могли или не смели понять его, он легко мог бы прийти к пессимистическому мировоззрению и к человеконенавистничеству; но он всегда сохранял веру в человека. Вполне естественно, что в своей юности - в тридцатых годах прошлого столетия, бывших эпохой всеобщей реакции. - Лермонтов мог выразить свое недовольство миром в такой абстрактной по замыслу поэме, как “Демон”. Нечто подобное есть и в истории поэтического развития Шиллера, но постепенно пессимизм Лермонтова принимал более конкретные формы. Он начинал уже ненавидеть не человечество вообще, а тем менее небо и землю, и в своих позднейших произведениях он уже относился с презрением к отрицательным свойствам людей своего поколения. В своем романе “Герой нашего времени”, и “Думе” он уже проводит высшие идеалы, и в 1840 году, т.е. за год перед смертью, он, по-видимому, готовился выступить с новыми созданиями, в которых его могущественный творческий и критический ум направился бы к указанию реальных зол действительной жизни и реального, положительного Добра, к которому поэт, очевидно, стремился. Но как раз в это время он, подобно Пушкину, был убит на дуэли.

Лермонтов прежде всего был “гуманистом”. - глубоко гуманитарным поэтом. Будучи всего 23-х лет, он написал поэму “Песня о купце Калашникове”, действие которой происходит во время Иоанна Грозного и которая по справедливости считается одной из драгоценностей русской литературы по артистической законченности, силе выражения и удивительно выдержанному эпическому стилю. Эта поэма, произведшая большое впечатление в Германии (в превосходном переводе Боденштедта), дышит чувством могучего негодования против зверств грозного царя и его опричников.

Лермонтов глубоко любил Россию, но, конечно, не Россию официальную; он не восхищался военной силой отечества, которая дорога так называемым патриотам, но писал:

Люблю отчизну я, но странною любовью:
Не победит ее рассудок мой!
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят ко мне отрадного мечтанья.

Он любил в России ее природу, ее деревенскую жизнь, ее крестьян. В то же время он горячо любил туземцев Кавказа, которые вели ожесточенную борьбу с русскими, отстаивая спою свободу. Несмотря на то, что он сам был русским и участвовал в двух походах против черкесов, его сердце было полно симпатии к этому храброму, пылкому народу и к его борьбе за независимость. Одна из его поэм, “Измаил-бей”, является апофеозом этой борьбы; в другой, одной из лучших, изображен черкес, бегущий с поля битвы в родную деревню, где его мать отталкивает его, как трусливого предателя. Другая жемчужина его поэзии, небольшая поэма “Валерик”, людьми, побывавшими в сражениях, считается лучшим и наиболее точным описанием битвы, какое существует в поэзии. А между тем Лермонтов не любил войны; он заканчивает одно из превосходных описаний битвы следующими стихами:

Я думал: жалкий человек!
Чего он хочет? Небо ясно;
Под небом места много всем;
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он… Зачем?..

Лермонтов умер на двадцать седьмом году. Высланный вторично на Кавказ (за дуэль, которую он имел в Петербурге с Варрантом, сыном французского посла), он приехал в Пятигорск, бывший в то время сборным пунктом пустого светского общества, обыкновенно посещающего курорты. Его насмешки и эпиграммы по адресу офицера Мартынова, любившего драпироваться в байроновский плащ для облегчения побед над дамскими сердцами, повели к дуэли. Лермонтов, как и во время первой дуэли, нарочно выстрелил в строну, но Мартынов - целившийся так долго, что вызвал протесты секундантов, - убил Лермонтова наповал.

ПУШКИН И ЛЕРМОНТОВ - КАК ПРОЗАИКИ

В последние годы своей жизни Пушкин предпочтительно писал прозой. Он начал обширную историю пугачевского бунта и сделал путешествие по восточной России, с целью собирания материалов для задуманной им работы, - причем, не довольствуясь архивными документами, он записывал воспоминания и народные предания о великой смуте. В то же время он написал повесть “Капитанская дочка”, действие которой происходит во время пугачевщины. Эта повесть не принадлежит к лучшим произведениям Пушкина. Правда, что и Пугачев, и старый слуга, и равным образом жизнь в маленькой крепости на восточной окраине России - изображены с большим реализмом в ряде художественных картин; но в общем построении повести Пушкин отдал дань господствовавшему тогда сентиментализму. Несмотря на указанный недостаток, “Капитанская дочка” и в особенности некоторые другие повести Пушкина в прозе сыграли свою роль в истории русской литературы. Путем этих повестей Пушкин создал в России реалистическую школу, задолго до Бальзака во Франции, и с тех пор эта школа сделалась господствующей в России. При этом я, конечно, не имею в виду реализма в смысле изображения главным образом самых низменных инстинктов человека (так, по крайней мере, понимался он группой французских писателей недавнего времени); я разумею его в смысле правдивого изображения как высших, так и низших проявлений человеческой натуры, в их действительном соотношении, и к такому реализму стремился Пушкин. Кроме того, простота его повестей, как в их фабуле, так и способе изложения, поистине удивительна, и в этом отношении они указали путь, по которому совершалось с тех пор развитие русской повести. Повести и романы Лермонтова, Герцена (“Кто виноват?”), Тургенева и Толстого являются, по моему мнению, скорее принадлежащими к школе Пушкина, чем Гоголя.

Лермонтов также написал одну повесть в прозе, “Герой нашего времени”, действующее лицо которой, Печорин, является, до известной степени, действительным представителем части образованного общества в ту пору романтизма. Некоторые критики видели в нем портрет самого автора и его знакомых; но, как сам Лермонтов говорит в предисловии ко второму изданию своей повести, “Герой нашего времени” точно портрет, но не одного человека; это портрет, составленный из пороков нашего поколения, в полном их развитии.

Печорин - смелый, умный, предприимчивый человек, относящийся с холодным презрением ко всему окружающему. Он, несомненно, незаурядный человек и стоит выше пушкинского Онегина; но он, прежде всею, - эгоист, расточающий свои блестящие способности во всякого рода безумных приключениях, всегда так или иначе имеющих подкладкой любовь. Он влюбляется в черкесскую девушку, которую увидел на туземном празднике. Девушка также увлекается красотой и мрачным видом Печорина. Он не может жениться на ней, так как родные-мусульмане не согласятся отдать дочь за русского. Тогда Печорин, при помощи брата девушки, смелым образом похищает ее, и черкешенка попадает в русскую крепость, где Печорин служит офицером. В продолжение нескольких недель она только плачет и не хочет слова сказать с похитителем; но мало-помалу она начинает любить его. Тут-то и начинается трагедия. Печорину скоро надоедает красавица черкешенка: он все чаще и чаше начинает уходить от нее на охоту, и во время одной из таких отлучек ее похищает из крепости черкес, влюбленный и нее. За ними бросается погоня; видя, что он не сможет увезти красавицу, черкес убивает ее ударом кинжала. Для Печорина такое решение является почти желанным исходом.

Несколько лет спустя Печорин появляется среди русского общества па одном из кавказских курортов. Здесь он встречается с княжной Мэри, за которой ухаживает молодой человек Грушницкий - нечто вроде кавказской карикатуры на Байрона, стремящийся изобразить своей персоной презрение к человечеству, но в действительности очень пустой человек. Печорин, в сущности мало заинтересованный княжной Мэри, находит тем не менее злобное удовольствие делать Грушницкого смешным в глазах княжны и употребляет все усилия, чтобы влюбить ее в себя. Раз это достигнуто, он теряет всякий интерес к своей жертве. Он потешается над Грушницким, и, когда последний вызывает его на дуэль, Печорин принимает вызов и убивает его. Таковы были герои того времени, и мы должны признать, что в данном случае мы имеем, дело не с карикатурой. В обществе, свободном от материальных забот (в эпоху НиколаяI, при крепостном праве) и не принимающем никакого участия в политической жизни страны, талантливые люди, не находя исхода своим силам, часто бросались в омут приключений, подобно Печорину.

Нечего и говорить, что повесть превосходно написана. Характеры действующих лиц блестяще обрисованы, и некоторые из них, как, например, старый капитан Максим Максимыч, навсегда останутся живыми типами одних из самых симпатичных представителей человеческого рода. Благодаря этим качествам “Герой нашего времени”, подобно “Евгению Онегину”, послужил образцом для целого ряда позднейших повестей.

ДРУГИЕ ПОЭТЫ И РОМАНИСТЫ ТОЙ ЖЕ ЭПОХИ. КРЫЛОВ.

Баснописец Крылов (1768-1844) принадлежит к числу русских писателей, наиболее широко известных за границей. Английские читатели знакомы с ним по превосходным переводам его произведений и по статье о нем такого знатока русской литературы и языка, каким был Рольстон; так что, в сущности, мало приходится прибавить к тому, что уже было сказано Рольстоном об этом замечательно оригинальном писателе.

Он стоит на границе между двумя столетиями, вследствие чего в его произведениях отразился конец восемнадцатого века и начало девятнадцатого. Вплоть до 1807 г. он писал комедии, которые, даже еще более, чем комедии других его современников, были подражаниями французским образцам. Только в 1807-1809 годах Крылов нашел свое истинное призвание; он начал писать басни, и в этой области он вскоре занял одно из первых мест не только в русской словесности, но и среди современных баснописцев всех других стран. Многие из его басен - по крайней мере большинство наиболее известных - заимствованы у Лафонтена; но, несмотря на это, басни Крылова являются вполне оригинальными произведениями. Как ни удивительно умны и тонки басни Лафонтена, но его звери - академически образованные французы “хорошего” общества. Даже крестьяне его басен носят следы версальской пудры. Ничего подобного нет в баснях Крылова. Каждый зверь в них носит свой определенный характер и изображен с удивительной верностью природы. Более того, каждому зверю соответствует особенный размер стиха: тяжеловесный, простодушный медведь, умная и хитрая лисица, неусидчивая обезьяна - все они говорят у Крылова своим языком. Крылов знал каждого из изображаемых зверей в совершенстве: он изучил каждое их движение. Прежде чем он начал писать басни, выводя в них животных, он должен был с любовью присматриваться к жизни обитателей лесов и полей, к нравам бессловесных друзей человека, и с тихим юмором подмечал, должно быть, их комические особенности. Вследствие этого Крылова можно рассматривать как лучшего баснописца не только в России - где у него был талантливый соперник в лице Дмитриева (1760-1837), - но и во всемирной литературе новейшего времени. Правда, басни Крылова не отличаются глубиной и в них нет ядовитой режущей иронии. В них преобладает добродушная, легкая насмешка, которая так гармонировала с телесной массивностью Крылова, его поразительной ленью и склонностью к тихому размышлению. Но в сущности, не это ли представляет истинное отличие басни, - которую не следует смешивать с сатирой.

При этом в русской литературе нет другого писателя, который лучше понимал бы сущность действительно народного языка и лучше владел им, чем Крылов. Еще в то время, когда русские литераторы колебались в выборе между элегантным европеизированным стилем Карамзина и неуклюжим полуславянским языком старой школы, Крылов - даже в своих первых баснях, написанных в 1807 голу, - создавал уже чисто народный язык, благодаря которому он занял единственное в своем роде положение в русской литературе и который до сих пор не превзойден, даже такими мастерами народного русского языка, какими были Островский и некоторые писатели-народники позднейшей эпохи. В изяществе, выразительности и понимании истинного духа разговорного русского языка Крылов не имеет соперников.

МЕНЕЕ ЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ ПОЭТЫ

Несколько второстепенных поэтов, современников Пушкина и Лермонтова, должны быть упомянуты к этой главе. Влияние Пушкина было настолько велико, что оно очевидно, должно было вызвать школу писателей, пытавшихся следовать по его пути. Правда, что ни один из них не достиг значения метрового поэта, но все же каждый тем или другим способом содействовал развитию русской поэзии и имел гуманизирующее, облагораживающее влияние на русское общество.

В поэзии Козлова (1779-1840) отразилась его личная, чрезвычайно печальная, судьба. В возрасте около сорока лет он был разбит параличом и лишился сначала употребления обеих ног, а вслел за тем и зрения; но болезнь не коснулась его поэтического таланта, и он диктовал стихи своей дочери, - в том числе несколько самых скорбных элегий, какими обладает русская литература, а также и целый ряд превосходных переводов из иностранных поэтов. Его “Черней” вызывал слезы у читающей России и заслужил горячую похвалу Пушкина. Одаренный удивительной памятью, он знал наизусть всего Байрона, все поэмы Вальтера Скотта, всего Расина, Тассо и Данте, - Козлов, подобно Жуковскому, с которым у него было много общего, много переводил с различных языков, преимущественно из английских поэтов-идеалистов, а некоторые из его переводов с польского, как, например, “Крымские сонеты” Мицкевича, являются истинными произведениями искусства.

Дельвиг (17У8-1831), товарищ Пушкина по лицею, был его близким другом. Он представлял в русской литературе стремление к возрождению древнегреческих форм поэзии, но в то же время он очень удачно подражал стилю русских народных песен, и его лирические произведения в этой форме пользовались тогда большой популярностью. Некоторые из его романсов до сих пор не вышли из обращения.

Баратынский (1800-1844) тоже принадлежал к группе друзей Пушкина. Под влиянием дикой природы Финляндии поэзия Баратынского приняла романтический характер; она проникнута любовью к природе и вместе с тем глубокою меланхолией. Он очень интересовался философскими вопросами, но не мог найти им разрешения, и вследствие этого у него нет цельного миросозерцания. Впрочем, все написанное им облечено в прекрасную форму изящных и выразительных стихов.

Языков (1803-1846) принадлежит к тому же кружку. Он был близок с Пушкиным, который восхищался его стихами. Необходимо, впрочем, сказать, что поэзия Языкова имела главным образом историческое значение, в смысле усовершенствования форм поэтического выражения. К несчастью, отчасти вследствие тяжкой и продолжительной болезни, отчасти же вследствие реакционного влияния славянофилов, талант Языкова угас, и он не дал русской литературе того, чего можно было ожидать от него, судя по блестящему вступлению на литературное поприще.

Веневитинов (1805-1827) умер в гораздо более молодых летах, но без преувеличения можно сказать, что в нем Россия .могла ожидать великого поэта, одаренного той же глубиной философской концепции, которая отличала Гете, и способного достигнуть такой же красоты поэтического выражения. Несколько стихотворений, написанных им в последний год жизни, обнаруживают внезапно появившуюся зрелость великого поэтического таланта и могут быть без ущерба сравниваемы со стихами великих поэтов.

Князь Александр Одоевский (1803-1839) и Полежаев (1806-1838) также умерли очень молодыми, причем жизнь обоих была сломлена политическими преследованиями. Одоевский был одним из друзей декабристов. После 14декабря 1825 года он был арестован, заключен в Петропавловскую крепость и вслед за тем осужден на каторжные работы в Сибирь, где он пробыл двенадцать лет, и, наконец, был послан солдатом на Кавказ, Здесь он сблизился с Лермонтовым, у которого одним из самых прочувствованных стихотворений была элегия “На смерть Одоевского”. Стихотворения Одоевского (которые не были напечатаны при его жизни) страдают незаконченностью формы, но все же он был истинным поэтом. При этом он горячо любил свою родину, как это видно из его “Видения поэта” и его исторической поэмы “Василька”.

Судьба Полежаева была еще более трагична. Блестящий студент Московского университета, Полежаев, когда ему было всего двадцать лет. написал автобиографическую поэму “Сашка”, в которой картины тогдашней студенческой жизни были переметаны с резкими выходками против общества и властей. Эта поэма была показана Николаю I, который приказал отдать поэта в солдаты. Солдатская служба продолжалась тогда двадцать пять лет. и положение Полежаева было совершенно безвыходно. Более того, за самовольную отлучку из полка Полежаева отправился в Москву с целью подать царю прошение об освобождении его от военной службы, он был присужден к наказанию - тысяча ударов шпицрутенами, и лишь благодаря счастливой случайности избежал наказания. Поэт не мог примириться со своей судьбой и в страшной солдатской обстановке того времени он по-прежнему оставался учеником Байрона, Ламартина и Макферсона. Стихи его, написанные слезами и кровью, являются горячим протестом против тирании. Когда он умирал от чахотки в военном госпитале в Москве. Николаи I “помиловал” его, и, когда поэт был уже мертв, был получен наконец приказ о произведении его в офицеры.

Подобная же судьба выпала на долю малорусского поэта Шевченко (1814-1861), который за свободолюбивые стихи был отдан в солдаты и послан в 1847 голу служить в восточную Россию. Его эпические поэмы из казацкой жизни старых времен, его раздирающие сердце изображения крестьянской жизни при крепостном праве и его лирические стихотворения -все написанные на малорусском языке, отличаются красотой формы и глубиной содержания, будучи в то же самое время глубоко народными. Произведения Шевченко могут быть поставлены наряду с лучшими произведениями всемирной поэзии.

Из прозаиков этой эпохи лишь немногие заслуживают упоминания, как, напр., Александр Бестужев (1797-1837), писавший под псевдонимом Марлинского, - один из декабристов, сосланный в Сибирь и позже переведенный на Кавказ солдатом. Его повести пользовались в свое время очень широкой популярностью. Подобно Пушкину и Лермонтову, он находился под влиянием Байрона и описывал “титанические страсти” в байроновском стиле, а также различные отчаянные приключения в стиле французских писателей романтической школы. Нужно отметить, что в его повестях из русской жизни впервые были затронуты социальные вопросы.

Из других популярных писателей той же эпохи следует упомянуть Загоскина (1789-1852). автора пользовавшихся необыкновенной популярностью исторических романов “Юрий Милославский”, “Рославлев” и других, написанных в сентиментально-патриотическом стиле; Нарежного (1780-1825), которого некоторые русские критики считают предшественником Гоголя, так как он начал писать в реалистическом стиле, касаясь, подобно Гоголю, мрачных сторон русской жизни, и Лажечникова (1792-1868), автора .многих очень популярных исторических романов из русской жизни.

Глава III

ГОГОЛЬ

Малороссия. - “Вечера на хуторе близ Диканьки” и “Миргород”. - Деревенская жизнь и юмор. - “Как Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем”. -- Историческая повесть “Тарас Бульба”. - “Шинель”. - Комедия “Ревизор”. - Его влияние, - “Мертвые души”: главные типы. - Реализм в русской повести.

С Гоголя начинается новый период русской литературы, которому русские литературные критики лают наименование “гоголевского” периода и который продолжается до настоящего времени. Гоголь не был великороссом. Он родился в 1809 году в семье малорусского, или украинского, дворянина. Его отец выказывай некоторым литературный талант и написал несколько комедий на малорусском языке; но Гоголь лишился отца в раннем возрасте. Мальчик получил образование в маленьком провинциальном городке и уже девятнадцати лет попал в Петербург. В то время он мечтал сделаться актером, но заведующий петербургскими императорскими театрами не принял его, и Гоголю пришлось искать другой сферы деятельности. Ему удалось поступить на службу; но должность маленького чиновника не давала ему удовлетворения, и он вскоре выступил на литературном поприще.

Он дебютировал в 1829 году небольшими рассказами, изображавшими деревенскую жизнь Малороссии, “Вечера на хуторе близ Диканьки”, за которыми вскоре последовала другая серия рассказов, озаглавленная “Миргород”, создали ему литературную известность и ввели его в кружок Жуковского и Пушкина. Оба поэта признали гений Гоголя и приняли его с распростертыми объятиями.

Малороссия значительно разнится от центральных частей империи, т.е. от губерний, лежащих вокруг Москвы и известных под именем Великороссии. Малороссия лежит южнее, а все южное всегда имеет особую привлекательность для северян. Селения Малороссии не расположены улицами, как в Великороссии, а их выбеленные хаты разбросаны, как в Западной Европе, и окружены живописными садиками. Более мягкий климат, теплые ночи, музыкальный язык, красота населения, которое, вероятно, представляет помесь южнославянской с турецкой и польской кровью, живописная одежда и лирические песни, - все это делает Малороссию чрезвычайно привлекательной в глазах великороссов. Кроме того, жизнь в малорусских селениях носит характер более поэтический, чем в великорусских деревнях. В Малороссии существует большая свобода в отношениях между молодыми людьми обоих полов: девушки и юноши могут свободно встречаться до замужества; затворничество женщин, явившееся результатом византийских влияний на Москву, не существовало в Малороссии, в которой преобладало влияние Польши. Малороссы сохранили при этом многочисленные предания, эпические поэмы и песни, относящиеся к тому времени, когда они были вольными казаками, сражаясь с поляками на севере и турками на юге. Им приходилось защищать православие от этих двух врагов, и до сих пор они глубоко привязаны к православной церкви; но в малорусских деревнях нет той страсти к богословским спорам по поводу буквы Писания, а не духа, которая так характерна для великорусских раскольников. Религия малороссов также имеет более поэтический характер.

Малорусский язык, по сравнению с великорусским, более мелодичен, и в настоящее время наблюдается серьезное движение, имеющее целью литературное развитие этого языка; но все же он находится в эволюционной стадии даже теперь, а потому Гоголь поступил очень разумно, начавши писать на великорусском, т.е. примкнув к языку Жуковского, Пушкина и Лермонтова. Таким образом, мы имеем в Гоголе род звена, соединяющего обе национальности.

Дать понять о юморе и остроумии рассказов Гоголи из малорусской жизни, не приводя из них целых страниц, было бы совершенно невозможно. Это - добросердечный смех человека молодого, наслаждающегося полнотой жизни, который сам не может удержаться от смеха, глядя на комические положения, в которые он ставит своих героев: деревенского дьячка, богатого крестьянина, деревенскую кокетку или кузнеца. Он переполнен счастьем; ни одно облачко еще не омрачает его жизнерадостности. Но нужно заметить, что комизм рисуемых им типов не является результатом его поэтического каприза: напротив, Гоголь - скрупулезный реалист. Каждый крестьянин, каждый дьячок ею повестей - взяты из живой действительности, и в этом отношении реализм Гоголя носит почти этнографический характер, - что не мешает ему в то же время иметь яркую поэтическую окраску. Все суеверия деревенской жизни в ночь под Рождество или в Иванову ночь,; когда шаловливые духи имеют свободу вплоть до крика петухов, - проходят пред читателем, и все это переполнено тем заразительным остроумием, которое присуще малороссу. Лишь позднее склонность Гоголя к комизму кристаллизовалась в то, что можно по справедливости назвать “юмором”, т.e. контрастом между комической обстановкой и печальной сущностью жизни, о котором сам Гоголь сказал, что ему дано “сквозь видимый смех источать невидимые, незримые миру, слезы”. Не все малорусские рассказы Гоголя имеют, впрочем, содержанием эпизоды из крестьянской жизни. Некоторые посвящены описанию высших классов населения маленьких городков, и один из этих рассказов, “Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем”, является одним из наиболее юмористических рассказов во всемирной литературе. Иван Иванович и Иван Никифорович были соседями и жили в прекрасных отношениях; но неизбежность их ссоры чувствуется уже с первых строк повести. Иван Иванович был человек тонкого поведения; он никогда не предлагай табакерки незнакомому, не сказав: “Смею ли просить, государь мой, не имею чести знать чина, имени и отчества, об одолжении?”. Он отличался большой аккуратностью. Если он съедал дыню, то собирал ее семена в бумажку и надписывал на ней: “сия дыня съедена такого-то числа”. Если же при этом был какой-нибудь гость, то он прибавлял: “участвовал такой-то”. Но в сущности Иван Иванович был скупец, очень ценивший комфорт, но не любивший делиться им с другими. Его сосед, Иван Никифорович, являлся его противоположностью, Он был очень толст и любил крепкие выражения. В горячий летний день он любил снимать с себя все одежды и сидеть в таком виде в саду, грея спину. Угощая кого-нибудь табаком, он просто протягивал табакерку со словами: “Одолжайтесь”. Он не отличался утонченностью манер соседа и любил громко высказывать свои мнения. Соседи, столь различные по натуре и отделенные друг от друга лишь низеньким забором, неизбежно должны были в один прекрасный лень поссориться.

Иван Никифорович, увидев, что его приятель обладает старым, совершенно ему не нужным ружьем, возгорелся желанием получить это ружье в собственность. Он не имел ни малейшей надобности в нем, но, может быть, именно поэтому ему так хотелось завладеть ружьем; нежелание Ивана Ивановича удовлетворить эту прихоть повело к ссоре, длившейся целые годы. Иван Иванович очень резонно заметил соседу, что последнему совершенно не нужно ружье. Сосед, обиженный этим замечанием, ответил, что ружье - именно тa самая вещь, в которой он особенно нуждается, и предложил ему, если он уж не хочет подарить ружья, обменять его - на свинью… Тут Иван Иванович, в свою очередь, обиделся: “Вы бы сами посудили хорошенько, - говорит он, - это таки ружье, вещь известная; а то - черт знает что такое: свинья!” Мало-помалу разгорелась ссора, во время которой Иван Никифорович обозвал Ивана Ивановича гусаком… Это повело к смертельной вражде соседей, полной комических эпизодов. Их друзья всячески старались восстановить мир и однажды почти успели в этом, сведя двух врагов и подталкивая их друг к другу. Иван Иванович уже полез было за табакеркой, чтобы предложить врагу “одолжиться”, когда последний, к несчастью, заметил: “Позвольте вам сказать по-дружески, Иван Иванович, вы обиделись черт знает за что такое, за то, что я вас назвал гусаком”. Все усилия друзей были разрушены этой бестактностью Ивана Никифоровича. Вражда разгорелась с новой силой, а так как трагедия часто переплетается в жизни с комедией, то эта смешная ссора повела к тому, что бывшие друзья, таскаясь по судам, просудили на старости лет все свое состояние.

“ТАРАС БУЛЪБА”. - “ШИНЕЛЬ”

Перлом среди повестей Гоголя из малорусской жизни является историческая повесть “Тарас Бульба”, воспроизводящая один из наиболее интересных периодов истории Малороссии - пятнадцатый век. Константинополь попал тогда в руки турок, и, несмотря на выросшее на Западе могущественное Польско-Литовское государство, турки являлись постоянной угрозой для восточной и средней Европы. Тогда на защиту России и Европы выступили украинцы. Они жили вольными казацкими общинами, над которыми поляки начинали устанавливать нечто вроде феодальной власти. В мирные времена эти казаки занимались земледелием в степях и рыболовством в обширных реках юго-западной России, доходя по временам до Черного моря; каждый из казаков был вооружен, и вся страна была разделена на полки. По первому знаку это мирное население поднималось и грудью встречало нашествие турок или набег татар, возвращаясь опять к своим полям и рыбным ловлям, как только прекращалась война.

Таким образом, вся нация была готова сопротивляться нашествиям мусульман; но для той же цели имелся специальный казацкий передовой отряд, расположенный на нижнем течении Днепра, “за порогами”, на острове, вскоре сделавшемся знаменитым под именем “Запорожской Сечи”. Люди всех званий и положений, включая беглых крепостных и не поладивших с законом, а также всякого рода искатели приключений могли приходить и селиться в Сечи. Их спрашивали только: ходят ли они в церковь? - и после утвердительного ответа кошевой говорил новоприбывшему:“Перекрестись”. Пришедший крестился. “Ну, хорошо, - говорил кошевой, -ступай же в который сам знаешь курень”. Сечь была разделена на 60 куреней, которые напоминали независимые республики или, вернее, общежития беззаботной молодежи. Никто из них не обладал каким-либо имуществом, за исключением оружия. Женщин в Сечь не допускали, и в ней господствовал ярко-демократический дух.

Героем повести Гоголя является старый казак Тарас Будьба, который, пробывши много лет в Сечи, мирно проводил теперь старость на хуторе. Двое его сыновей, учившиеся в Киевской академии, возвращаются домой после нескольких лет отсутствия. Их первая встреча с отцом очень характерна. Когда отец начинает насмехаться над их длинной одеждой, не пригожей, по его мнению, для казака, старший сын, Остап, вызывает отца драться на кулаки. Отец восхищен этим вызовом, и они наделяют друг друга тумаками; старик, еле переводя дыхание, восклицает: “Да он славно бьется! ей-богу, хорошо! так, хоть бы даже и не пробовать. Добрый будет казак! Ну здорово, сынку! Почеломкаемся!”. На следующий же день после их прибытия, не давши матери наглядеться на сыновей, Тарас отправляется с ними в Сечь, которая, как часто бывало в те времена, и начинает вскоре готовиться к войне, вызванной притеснениями польских помещиков над крестьянами-малороссами.

Жизнь вольных казаков в республике “за порогами” и их способ ведения войны превосходно описаны в повести; но, платя лань тогдашнему романтизму, Гоголь делает из младшего сына Тараса, Андрея, сантиментального героя, влюбляющегося в аристократку-польку и передающеюся врагам, в то время как отец и старший сын продолжают сражаться с поляками. Война тянется почти целый год, с переменным успехом, причем во время одной из вылазок осажденных поляков младшего сына Тараса, Андрея, казаки берут в плен, и старик-отец собственноручно убивает изменника-сына. Старшего сына захватывают в плен поляки и отвозят в Варшаву, где он умирает под пытками, а Тарас, возвратясь в Малороссию, собирает большой отряд войск и производит один из тех набегов на Польшу, которыми полна была история этих соседних народов в течение двух столетий. Взятый в плен Тарас умирает, сожженный на костре, выказывая при этом то презрение к жизни и страданиям, которое было присуще этой могучей боевой расе. Таков вкратце сюжет повести, отдельные сцены которой отличаются поразительной красотой.

“Тарас Будьба”, конечно, не отвечает требованиям современного реализма: на нем ярко отразилось влияние романтической школы. Младший сын Тараса вовсе не живое лицо; польская аристократка целиком выдумана Гоголем, потому что она нужна была ему по плану повести; видно, что Гоголь никогда не знавал женщин этого типа. Но старый казак и его старший сын, а равно изображение казацкого военного быта - отличаются высоким реализмом; эти изображения производят иллюзию действительной жизни. Читатель невольно проникается симпатией к старому Тарасу, в то время как этнограф чувствует, что в данной повести он имеет пред собою удивительную комбинацию хорошего этнографического документа с поэтическим воспроизведением далекой и высоко интересной эпохи. - причем верность этнографического документа не ослаблена, а усилена поэтическим пониманием эпохи.

Вслед за повестями из малорусской жизни Гоголь начал писать повести и рассказы из великорусской жизни. Два из этих мелких рассказов - “Записки сумасшедшего” и “Шинель” - заслуживают особого упоминания. В “Шипели” особенно ярко сказалась та особенность таланта Гоголя, которая облекла смехом “невидимые слезы” автора. Скудная жизнь маленького чиновника, который, к своему ужасу, открывает, что его шинель износилась до такой степени, что ее невозможно больше чинить; его колебания, прежде чем он решается заказать новую: его нервное возбуждение, когда новая шинель готова и он примеривает ее в первый раз; и, наконец, его отчаяние, среди общего равнодушия, когда ночные грабители снимают с него шинель, - каждая строка этого произведения носит на себе печать великого литературною гения. Достаточно сказать, что “Шинель” Гоголя в той или иной форме повлияла как на современных Гоголю, так и на последовавших за ним русских писателей.

“РЕВИЗОР”

Если повести и рассказы Гоголя явились поворотным пунктом в истории развития русской повести, то его комедия “Ревизор”, в свою очередь, явилась поворотным пунктом в истории развития русской драмы; она послужила образцом для каждого из драматических писателей, следовавших за Гоголем. “Ревизором” в России называют обыкновенно какого-нибудь важного чиновника, посылаемого министерством в провинциальный город, с целью проверки действий местной администрации, и действие комедии Гоголя происходит в маленьком городке, откуда “хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь”. Этот городок - как узнают зрители при поднятии занавеса - ожидает прибытия ревизора. Местный начальник полиции (в те времена начальник полиции был также и начальником города) - городничий - созвал главных чиновников, своих сослуживцев, с целью сообщить сон: две необыкновенные крысы пришли, понюхали и пошли прочь. Он связывает этот дурной сон с получением из Петербурга письма, от приятеля, который сообщает, что в городок едет ревизор и - что, пожалуй, еще хуже - ревизор едет инкогнито! Почтенный городничий советует чиновникам привести подведомственные им учреждения в порядок. Больные в госпитале ходят в таком грязном белье, что их можно принять за трубочистов. Судья, страстный охотник, вешает свой арапник в камере суда, а сторожа завели в передней суда домашних гусей с маленькими гусенятами. Вообще все надо привести в порядок. Городничий полон беспокойства. Он обеими руками брал взятки с купцов, прикарманил деньги, ассигнованные на постройку церкви, и всего две недели тому назад высек унтер-офицерскую вдову, хотя не имел на это ни малейшего права, - и вот, как снег на голову, является ревизор! Городничий просит почтмейстера “для обшей пользы, всякое письмо, которое прибывает в почтовую контору, этак немножко распечатать и прочитать… Если на случай пошлется жалоба или донесение, то без всяких рассуждений задерживать”. Почтмейстер - большой любитель изучать человеческие характеры - и без просьбы городничего давно занимается чтением интересных писем и поэтому, конечно, с удовольствием соглашается на такое предложение.

В это время являются Петр Иванович Добчинский и Петр Иванович Бобчинский. Все мы знаем их: вы. наверное, знакомы с ними; это - люди, заменяющие местную газету. Они шатаются целый день по городу и, узнав что-либо интересное, немедленно оба бегут сообщить новость другим, перебивая друг друга, и вслед затем тотчас же бегут дальше, чтобы быть первыми вестовщиками. Они только что побывали в единственной городской гостинице, где видели очень подозрительное лицо: молодого человека недурной наружности, в партикулярном платье, ходит этак по комнате, и в лице этакое рассуждение. Он живет в гостинице уже две недели, не платя ни копейки, и не собирается ехать дальше. “С какой стати сидеть ему здесь?” Кроме того, когда они завтракали, он с чрезвычайной наблюдательностью осмотрел их тарелки, - все это, очевидно, не без причины. Городничий и все присутствующие решают, что этот молодой человек - не кто иной, как ревизор, живущий в городке инкогнито. Городничий спешит в гостиницу, чтобы расследовать дело на месте. Его жена и дочь впадают в чрезвычайную ажитацию.

Взволновавший городок незнакомец - молодой человек, Хлестаков, едущий к своему отцу. На какой-то почтовой станции он встретил капитана, который “удивительно срезывал штоссы”, и в результате молодой человек проиграл талантливому капитану все деньги. Ему не на что ехать дальше; у него даже нет денег, чтобы заплатить содержателю гостиницы, который открывается отпускать ему обеды в долг. Молодой человек чувствует приступы зверского голода - немудрено, что он с таким вниманием осматривает тарелки Бобчинского и Добчинского, - и пускается на всякого рода ухищрения, чтобы склонить трактирщика - дать ему хотя какой-нибудь обед. Когда Хлестаков доедет кусок твердейшей говядины, является городничий, и тут разыгрывается самая комическая сцена: молодой человек думает, что городничий пришел заарестовать его, а городничий, в свою очередь, предполагает, что он говорит с ревизором, не желающим раскрыть свое incognito. Городничий предлагает молодому человеку переехать на другую, более удобную, квартиру. “Нет, не хочу, - отвечает Хлестаков. - Я знаю, что значит: на другую квартиру, - то есть в тюрьму”… Но городничему удастся уговорить предполагаемого ревизора поселиться у него на квартире, и, вместо голодовки в гостинице, Хлестаков начинает вести самую приятную жизнь. Все чиновники поочередно являются к нему представляться, и каждый из них старается всучить ему взятку. Купцы приходят с жалобой па городничего; жалуется на него и унтер-офицерская вдова. В то же время молодой человек начинает ухаживать и за женой и за дочерью городничего, и, захваченный в патетический момент, когда он стоит на коленях перед матерью, он без дальних размышлений просит руку и сердце дочери. Но, зайдя так далеко, Хлестаков, снабженный теперь в достаточной мере деньгами, спешит уехать из города, под предлогом необходимости повидаться с дядей, уверяя, что он возвратится через несколько дней.

Легко вообразить - в каком восторге находится городничий. Его превосходительство, ревизор, женится на его дочери! И он, и жена сочиняют всякого рода планы. Они переедут в Петербург, где городничего вскоре сделают генералом! Счастливая новость быстро распространится по городу, и все чиновники, а также представители и представительницы местного общества являются с поздравлениями. В доме городничего собирается масса народа, и счастливый хозяин свысока принимает поздравления. Как вдруг появляется почтмейстер. Он последовал совету городничего и распечатал письмо, которое предполагаемый ревизор писал какому-то другу, Тряпичкину, в Петербург. Он принес теперь письмо с собою, и из него видно, что молодой человек вовсе не ревизор, причем он описываем своему приятелю-журналисту свои при ключей ним в городке не щадя красок.

Письмо это, как и следовало ожидать, производит убийственный эффект. Друзья городничего радуются, что он и ею семья попали в такую кашу. Все начинают обвинять друг друга и наконец нападают на Добчинского и Бобчинского, - но в это время появляется жандарм, заявляющий громким голосом: “Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сейчас же к себе. Он остановился в гостинице”. Занавес опускается над живой картиной, для которой Гоголь - в руководство актерам - сам сделал чрезвычайно интересный набросок карандашом, обыкновенно прилагаемый к его сочинениям; из этого наброска видно, между прочим, как ярко и с каким артистическим пониманием представлял себе Гоголь действующих лиц своей бессмертной комедии.

“Ревизор” - на английском языке имеется довольно точный перевод драм Гоголя - отмечает собой новую эру в развитии драматического искусства в России. Комедии и драмы, появлявшиеся в то время на русской сцене (за исключением, конечно, “Горя от ума”, которое, впрочем, не было дозволено к представлению), имели настолько несовершенный и несерьезный характер, что их едва ли можно было бы причислить к области драматической литературы. “Ревизор”, напротив, во время своего появления (1835) был бы замечательным явлением в любой литературе. Его сценичность, которая приведет в восторг всякого хорошего актера; здоровый и сердечный юмор; натуральность комических сцен, вытекающих из характеров действующих лиц комедии, а не из случайной прихоти автора; соблюденное везде чувство меры. - все эти качества делают эту комедию Гоголя одною из лучших в мировой литературе. Если бы условия жизни, которые изображены в комедии, не носили столь исключительно русского характерам, если бы изображаемое событие не относилось к сравнительно отдаленному времени, полузабытому даже в России, она игралась бы с успехом на всех сценах. Действительно, несколько лет тому назад, когда “Ревизор” был поставлен на немецкой сцене, в исполнении актеров, хорошо понимавших русскую жизнь, комедия эта пользовалась громадным успехом. *

* Ее поставили недавно (в 1906 г.) и в Лондоне; но здесь из нее вышел простой прескучный балаган.

“Ревизор” вызвал такое неудовольствие в реакционных слоях России, что не могло быть и речи о постановке на сцене новой, начатой Гоголем комедии, в которой он хотел изобразить жизнь петербургских чиновников (“Владимир 3-й степени”), и Гоголь напечатан лишь несколько замечательных отрывков из этой комедии (“Утро делового человека”, “Тяжба” и др.). Другая его комедия, “Женитьба”, в которой изображаются колебания закоренелого холостяка перед женитьбой, от которой он и спасается, выпрыгивая из окна за несколько минут перед венчаньем, до сих пор не потеряла интереса. Она полна таких комических положений, которые высоко ценятся талантливыми артистами, и до сих пор является одной из лучших в репертуаре русской сцены.

“МЕРТВЫЕ ДУШИ”

Главным произведением Гоголя является повесть, или “поэма”, как он сам ее назвал. “Мертвые души”. Эта повесть не имеет сюжета, или, точнее сказать, ее сюжет отличается необычайной простотой. Подобно сюжету “Ревизора”, он был внушен Гоголю Пушкиным. Во время расцвета крепостного права в России стремлением каждого дворянина было - сделаться обладателем по крайней мере одной или двух сотен крепостных душ: крепостных тогда покупали и продавали, как рабов, - их можно было покупать и в одиночку. Пронырливый дворянин Чичиков задумал вследствие этого хитроумный план. Ввиду того, что перепись населения, или “ревизия”, производилась лишь каждые десять или двадцать лет, - причем помещикам в промежутке между двумя ревизиями приходилось платить подати за каждую мужскую душу, которая была в их владении во время последней переписи, хотя бы “души” и не были уже в живых, - Чичиков решил воспользоваться этой аномалией. Он будет покупать “мертвые души”, он купит где-нибудь в южных степях дешевый кусок земли, переселит на бумаге “мертвые души” на эту землю, засвидетельствует, опять-таки на бумаге, их переселение и вслед за тем заложит это своеобразное имение в Опекунском совете (поземельном банке того времени). Таким образом он сможет положить начало своему состоянию. С этим планом Чичиков приезжает в провинциальный город и начинает свои операции. Прежде всего он делает необходимые визиты.

“Приезжий отправился делать визиты всем городским caновинкам. Был с почтением у губернатора, который, как оказалось, подобно Чичикову, был ни толст, ни тонок собой, имел на шее Анну, и поговаривали даже, что был представлен к звезде; впрочем, был большом добряк и даже сам вышивал иногда по тюлю; потом отправился к вице-губернатору, потом был у прокурора, у представителя палаты, у полицмейстера, у откупщика, у начальника над казенными фабриками… жаль, что несколько трудно упоминать всех сильных мира сего; но довольно сказать, что приезжий оказал необыкновенную деятельность насчет визитов: он явился даже засвидетельствовать почтение инспектору врачебной управы и городскому архитектору, и потом еще долго сидел в бричке, придумывая, кому бы еще отдать визит, да уж больше в городе не нашлось чиновников. В разговорах с сими властителями он очень искусно умел польстить каждому. Губернатору намекнул как-то вскользь, что в его губернию въезжаешь как в рай: дороги везде бархатные, и что те правительства, которые назначают мудрых сановников, достойны большой похвалы; полицмейстеру сказал что-то очень лестное насчет городских будочников; а в разговорах с вице-губернатором и председателем палаты, которые были еще только статские советники, сказал даже ошибкою два раза ваше превосходительство, что очень им понравилось. Следствием этого было то, что губернатор сделал ему приглашение пожаловать к нему того же дня на домашнюю вечеринку; прочие чиновники тоже, с своей стороны, кто на обед, кто на бостончик, кто на чашку чаю.

О себе приезжий, как казалось, избегал много говорить; если же говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностью, и разговор его в таких случаях принимал несколько книжные обороты: что он незначащий червь мира сего и недостоин того, чтобы много о нем заботились; что испытал много на веку своем, претерпел на службе за правду, имел много неприятностей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибивши в этот город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам. Вот все, что узнали в городе об этом новом лице, которое очень скоро не преминуло показать себя на губернаторской вечеринке.

Приезжий во всем как-то умел найтиться и показал в себе опытного светского человека. О чем бы разговор ни был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь о лошадином заводе - он говорил и о лошадином заводе; говорили ли о хороших собаках - и здесь он сообщал очень дельные замечания; трактовали ли касательно следствия, произведенного казенною палатою, - он показал, что ему небезызвестны и судейские проделки; было ли рассуждение о биллиардной игре - и в биллиардной игре не давал он промаха; говорили ли о добродетели - и о добродетели рассуждал он очень хорошо, даже со слезами на глазах; о выделке горячего вина - и в горячем вике знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках - и о них он судил так, как будто бы сам был и чиновником, и надсмотрщиком. Но замечательно, что он все это умел облекать какою-то степенностью, умел хорошо держать себя. Говорил ни громко, ни тихо, а совершенно так, как следует. Словом, куда ни повороти, был очень порядочный человек. Все чиновники были довольны приездом нового лица”.

Нередко утверждают, что Чичиков Гоголя - чисто русский тип. Но так ли это? Разве не встречал каждый из нас Чичикова в Западной Европе? Человека средних лет, ни толстого, ни тонкого, двигающегося с легкостью почти военного человека?.. Как бы ни сложен был предмет разговора, который он заведет с вами, западный Чичиков тоже знает, как подойти к вопросу и заинтересовать собеседника. Разговаривая, например, со старым генералом, западноевропейский Чичиков искусным образом коснется “величия родины” и ее “военной славы”. Он - не джинго*

* В Англии, и особенности во время войны с бурами, и в Америке во время кубинской войны и при президенте Мак-Кинлее развился этот тип воинствующих патриотов и ненавистников всего юга, которых называли jingo - джинго.

- совсем напротив, - но он имеет ровно столько сочувствия к войне и победам своей родины, сколько можно ожидать от человека с патриотическим оттенком мыслей.

Если западный Чичиков встречается с сантиментальным реформатором, он сам немедленно делается сантиментальным и выказывает стремление к благородным реформам, и т.д. Словом, он всегда имеет пред собой какую-нибудь личную цель и всячески постарается снискать вашу симпатию и заинтересовать вас в том, что представляет интерес для него самого в данную минуту. Чичиков может покупать “мертвые души” или железнодорожные акции, он может собирать пожертвования для благотворительных учреждений или старается пролезть в директоры банка. Это безразлично. Он остается бессмертным международным типом; вы встречаетесь с ним везде; он принадлежит всем странам и всем временам; он только принимает различные формы, сообразно условиям места и времени.

Одним из первых помещиков. с которым Чичиков заговорил о продаже мертвых душ, был Манилов - также универсальный тип, с прибавлением тех специально-русских черточек, какие могла придать этому характеру спокойная жизнь крепостного помещика. “На взгляд он был человек видный, - говорит Гоголь, - черты лица его были не лишены приятности, но в эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару. В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: “Какой приятный и добрый человек!” В следующую за тем минуту ничего не скажешь; в третью скажешь: “Черт знает что такое!” - и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную. Вы не услышите от него живого или одушевленного слова. Каждый человек проявляет интерес или энтузиазм к чему-нибудь, но Манилов лишен этого качества. Он всегда находится в приятном спокойном настроении духа. Кажется, что он постоянно размышляет, но предмет его размышлений остается тайной. “Иногда, - говорит Гоголь, - глядя с крыльца на двор и на пруд, говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провели подземный ход, или чрез пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян. При этом глаза его делались чрезвычайно сладкими и лицо принимало самое довольное выражение”. Но даже менее сложные проекты Манилову было лень привести к концу. “В доме его чего-нибудь вечно недоставало: в гостиной стояла прекрасная мебель, обтянутая щегольскою шелковою материей, которая, верно, стоила весьма недешево; но на два кресла ее недоставало, и кресла стояли обтянутые просто рогожею; впрочем, хозяин в продолжении нескольких лет всякий раз предостерегал своего гостя словами: “Не салитесь на эти кресла: они еще не готовы”. Не менее характерны были и семейные отношения Манилова. “Жена его… впрочем, они были совершенно довольны друг другом. Несмотря на то, что минуло более восьми лет их супружеству, из них все еще каждый приносил другому или кусочек яблочка, или конфетку, или орешек и говорил трогательно-нежным голосом, выражавшим совершенную любовь: “Разинь, душечка, свой ротик: я тебе положу этот кусочек”. Само собою разумеется, что ротик раскрывался при этом случае очень грациозно. Ко дню рождения приготовляемы были сюрпризы - какой-нибудь бисерный чехольчик на зубочистку. И весьма часто, сидя на диване, вдруг, совершенно неизвестно из каких причин, один, оставивши свою трубку, а другая - работу, если только она держалась на ту пору в руках, они напечатлевали друг другу такой томный и длинный поцелуй, что в продолжении его можно бы легко выкурить маленькую соломенную сигарку. Словом, они были то, что говорится счастливы”.

Само собой разумеется, что, несмотря на любовь к размышлениям, Манилов меньше всего размышлял о судьбе своих крестьян и о состоянии своего имения. Он сдал все дела подобного рода в руки очень ловкого управляющего, который прижимал крепостных Манилова хуже самого жестокого помещика. Тысячи подобных Маниловых населяли Россию лет пятьдесят тому назад, и я думаю, что если мы внимательно оглянемся кругом, то найдем подобных якобы “сантиментальных” людей под любою широтой и долготой.

Легко себе представить, какую галерею портретов собрал Гоголь, следуя за Чичиковым в его странствованиях от одного помещика к другому, когда его герой старался купить как можно больше мертвых душ. Каждый из помещиков, описанных в “Мертвых душах” - сантиментальный Манилов, неуклюжий и хитрый Собакевич, отчаянный враль и мошенник Ноздрев, заматеревшая допотопная Коробочка и скупой Плюшкин, - все они вошли в России в пословицы; причем некоторые из них, как, например, Плюшкин, изображены с такой психологической глубиной, что задаешь себе невольно вопрос: можно ли найти в какой-нибудь другой литературе лучшее и вместе с тем более реальное изображение скупого?

К концу своей жизни Гоголь, страдавший от нервного расстройства. подпал под влияние “пиетистов” - особенно г-жи О.А. Смирновой (урожденной Россетт) - и начал смотреть на свои сочинения как на нечто греховное. Дважды, в пароксизме религиозного самообличения, он сжег рукопись второго тома “Мертвых душ”, от которой сохранились лишь несколько глав, ходивших при его жизни в списках. Последние десять лет жизни писателя были полны всяких страданий. Он раскаивался в своей литературной деятельности и издал полную нездорового пиетизма книгу (“Переписка с друзьями” [“Выбранные места из переписки с друзьями”]), в которой, под маской христианского смирения, он чрезвычайно заносчиво отнесся ко всей литературе, включая, впрочем, и собственные произведения. Гоголь умер в Москве в 1852 г.

Едва ли нужно говорить, что правительство Николая I считало произведения Гоголя чрезвычайно опасными. Гоголю и его друзьям пришлось преодолевать чрезвычайные затруднения, чтобы добиться разрешения постановки “Ревизора” на сцене, и это разрешение было получено лишь при деятельной помощи Жуковского. “Ревизор” был поставлен по желанию самого царя. То же затруднения встретил Гоголь при печатании первого тома “Мертвых душ”; причем, когда первое издание разошлось, второе издание не было разрешено Николаем I. Когда Гоголь умер и Тургенев напечатал в одной из московских газет краткую некрологическую заметку о нем, не заключавшую в себе ничего особенного (Тургенев сам говорит об этой заметке: “О ней тогда же кто-то весьма справедливо сказал, что нет богатого купца, о смерти которого журналы не отозвались бы с большим жаром”), молодой писатель тем не менее был арестован, и только благодаря хлопотам высокопоставленных друзей наказание, наложенное Николаем I на Тургенева за безобидную заметку о Гоголе, ограничилось высылкой из Петербурга и ссылкой на житье в собственное имение. Если бы не хлопоты друзей, Тургеневу, может быть, пришлось бы. подобно Пушкину и Лермонтову, отправиться в ссылку на Кавказ или, подобно Герцену и Салтыкову. - посетить северные губернии.

Полиция Николая I была недалека от истины, приписывая Гоголю громадное влияние на умственное развитие страны. Его произведения ходили но России в громадном количестве рукописей. В детстве мы переписывали второй том “Мертвых душ” - всю книгу от начала до конца, а также и часть первого тома. Это произведение Гоголя рассматривалось всеми как одно из самых могущественных обличений крепостного права; да так и было в действительности. В этом отношении Гоголь был предшественником того литературного движения против рабства, которое началось в России несколькими годами позже, во время Крымской войны и в особенности после нее. Гоголь избегал выражать свое личное мнение о крепостном праве, но портреты помещиков в его произведениях, изображение отношений помещиков к крепостным - в особенности изображение массы бесплодно затрачиваемого ими крестьянского труда - являлись более сильными обличениями, чем если бы Гоголь сообщал действительные факты жестокого отношения помещиков к крепостным. Невозможно читать “Мертвые души” и не прийти к заключению, что крепостное право было учреждением, которое само подготовляло свое собственное падение. Пьянство, обжорство, затрата крепостного труда на содержание массы бесполезной челяди или на созидание вещей столь же бесполезных, как мосты сантиментального Манилова, - таковы были отличительные черты тогдашнего помещичества; когда Гоголь пожелал изобразить хотя бы одного помещика, который разжился не от крепостного труда, ему пришлось выбрать помещика с сильной примесью нерусской крови; да это и понятно, - среди тогдашних русских, помещиков подобный человек был бы поразительным явлением.

Литературное влияние Гоголя было колоссально, и оно продолжается вплоть до настоящего времени. Правда, что Гоголь не был глубоким мыслителем, но он был великим художником. В основе его искусства лежал чистый реализм, но все оно было проникнуто стремлением привить человечеству нечто истинно доброе и великое. Созидая самые комические образы, Гоголь не руководился при этом одним желанием посмеяться над человеческими слабостями, - он всегда стремился пробудить в читателе желание чего-то лучшего, более возвышенного, и он всегда достигал своей пели. Искусство, в понимании Гоголя, является светочем, озаряющим путь к высшему идеалу. Несомненно, что именно это высокое понимание задач искусства и заставляло Гоголя тратить такую невероятную массу времени на выработку планов своих произведений и с таким добросовестным вниманием относиться к каждой написанной им строке.

Несомненно, что поколение декабристов ввело бы социальные и политические идеи в область такой повести, как “Мертвые души”. Но поколение это погибло, и на долю Гоголя выпало внесение социального элемента в русскую литературу и отведение этому элементу в ней крупного, преобладающего места в пору самой отчаянной реакции. Хотя до сих пор остается открытым вопрос - кто был родоначальником русской реальной повести - Пушкин или Гоголь (Тургенев и Толстой разрешают этот вопрос в пользу Пушкина). - но тот факт, что произведения Гоголя ввели в русскую литературу социальный элемент и социальную критику, основанную на анализе тогдашнего положения вещей в Росси, можно считать вне сомнения. Крестьянские повести Григоровича, тургеневские “Записки охотника” и первые произведения Достоевского являются прямым результатом инициативы Гоголя. Вопрос о реализме в искусстве недавно вызывал большие споры, в связи, главным образом, с первыми произведениями Золя, но мы, русские, обладающие произведениями Гоголя и знакомые поэтому с реализмом в его наисовершеннейшей форме, не можем смотреть на искусство глазами французских “реалистов”. В произведениях Золя мы видим громадное влияние того самого романтизма, с которым этот писатель столь яростно сражался; более того, в его реализме, насколько он проявился в его произведениях первого периода, мы видим шаг назад по сравнению с реализмом Бальзака. Согласно нашему пониманию, реализм не может ограничиваться одной анатомией общества; он должен покоиться на более высоком основании; реалистические описания должны быть подчинены идеалистической цели. Еще менее понятен для нас реализм как изображение лишь наиболее низменных сторон человеческою существования, потому что писатель, добровольно суживающий таким образом круг своих наблюдений, с нашей точки зрения, вовсе не будет реалистом. В действительной жизни наряду с самыми низменными инстинктами уживаются самые высокие проявления человеческой природы. Вырождение вовсе не является единственной или преобладающей чертой современного общества, рассматриваемою в его целом. Рядом с вырождением идет возрождение. Вследствие этого художник, останавливающийся лишь на низменном и вырождающемся (если при этом он не отмежевал себе какую-нибудь определенную, специальную область, ввиду специальной цели, и не дает нам понять сразу, что он изображает особый, маленький уголок действительной жизни), такой художник вовсе не понимает жизни как она есть, во всей ее целости. Он знаком только с одной ее стороной, и притом далеко не самой интересной. Реализм во Франции является необходимым протестом, отчасти - против необузданного романтизма, но главным образом против “элегантного” искусства, скользившего по поверхности и отказывавшегося раскрывать далеко не элегантные мотивы элегантных поступков, - против искусства, которое преднамеренно закрывало глаза на нередко ужасные последствия элегантной жизни так называемого “порядочного” общества. Для России протест подобного рода был излишен. Со времени Гоголя русское искусство не ограничивалось каким-нибудь отдельным классом общества. Оно захватывало в своих изображениях все классы, изображало их реалистически и проникало вглубь, под наружные покровы социальных отношений. Таким образом, для русского искусства оказались излишними те преувеличения, которые во Франции были необходимой и здоровой реакцией. У нас не было никакой надобности впадать в преувеличения, с целью освободить искусство от скучной морализации. Наш великий реалист Гоголь дал своим ученикам, позднейшим повествователям, незабываемый урок - пользоваться реализмом для высших целей, сохраняя в то же время его аналитические качества и удерживая свойственную ему правдивость в изображении жизни.

[Окончание главы 3-ей, всего в книге 8 глав].

См. и : krptk4.htm Гл.4 : И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой.

См. и : krptk5.htm Гл.5. Гончаров. Достоевский. Некрасов. Другие прозаики и поэты той же эпохи.

См. и : krptk6.htm Гл.6. Русская драматургия.

См. и : krptk7.htm Гл.7. Беллетристы-народники.

См. и : krptk8.htm Гл. 8. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА, САТИРА, ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КРИТИКА, СОВРЕМЕННЫЕ БЕЛЛЕТРИСТЫ [до Ант. П. Чехова включительно].

Прыг на главную ZT-web- страницу http://zt1.narod.ru/